Наставница королевы

Джон помог мне встать, подхватил на руки и понес прямо на аккуратно застеленную кровать. Право, мы изрядно ее измяли. Он заставил меня — запыленную, заплаканную, промерзшую на ветру и сильно переволновавшуюся — почувствовать себя королевой. Своими горячими телами — и, я бы добавила, своими слитыми воедино душами — мы снова скрепили наш брачный союз. Это была как бы вторая брачная ночь, только еще более радостная для меня: ведь теперь Джон знал все и несмотря на это стремился ко мне. Мы сделали передышку, выпили вина и закусили мясным пирогом, а потом снова забрались в постель и предавались любви так неистово и так долго, словно больше никого и ничего не существовало.

Но наступило неумолимое утро, и Джон отправил меня в Хэтфилд-хаус с сопровождением: слугой Уильямом и своими друзьями — Хорнби, одним из телохранителей короля, и Уиллом Расселом, камердинером его величества. Мне было невыносимо расставаться с Джоном, и половину обратной дороги я тихонько всхлипывала. Наверняка я зарыдала бы в голос, если бы знала, что Джона, как только он пришел к лорд-протектору в Сомерсет-хаус, схватили и стали допрашивать о том, что ему известно о моей жизни в Челси.

Но самое худшее ждало меня в Хэтфилд-хаусе. Я переоделась с дороги и сказала Елизавете, что у нас с Джоном все хорошо. Но рассказать об аресте лорд-адмирала не успела, как и о том, что по Лондону ходят лживые слухи о самой Елизавете — во двор въехал отряд солдат, словно они гнались за мной по пятам.

Сэр Роберт Тирвитт, которому поручено было произвести допрос Елизаветы, сообщил нам, что Том Сеймур с обычной для него самонадеянностью отказался отвечать на вопросы членов Тайного совета, обвинен в государственной измене и заключен в Тауэр. Принцесса Елизавета пока находится лишь под домашним арестом, однако некоторых лиц из ее свиты следует доставить в Лондон и подвергнуть там допросам о возможном заговоре Сеймура, намеревавшемся жениться на принцессе и захватить трон.

Не будь я так испугана за Елизавету (а также за себя и за Джона), я бы заплясала от радости, узнав, что Том погубил себя. Но среди тех, кого следовало доставить в Тауэр, значились Томас Пэрри, мой супруг и я сама. Мне дали десять минут, чтобы захватить одежду — столько, сколько можно уместить в переметной суме, — причем за моей спиной неотступно маячил дюжий стражник. Я слышала, как на нижнем этаже Елизавета возмущалась напряженным, взволнованным голосом:

— Мы не сделали ничего дурного, ничего, что было бы направлено против его величества, моего брата. Кэтрин Эшли назначена моей воспитательницей, нас нельзя разлучать!

Мы с ней успели только быстренько обняться да прошептать друг другу несколько слов. Последним, что я запомнила перед тем, как меня грубо усадили в седло, был голос Тирвитта, сообщавшего ее высочеству:

— Лорд-протектор королевства назначил мою супругу, леди Тирвитт, вашей воспитательницей, и, клянусь всеми святыми, кому-нибудь из нас вы откроете все, что вам известно о заговоре!

Глава двенадцатая

Лондонский Тауэр,

28 января 1549 года

В замке моей камеры повернулся ключ, и его скрежет эхом отдался в моей душе. За всю свою жизнь я никогда не была так сильно напугана тем, что уже произошло и что еще ждало меня впереди.

— Ах, мистрис Эшли, — проговорил, вглядываясь в темноту камеры, где я пребывала уже без малого шесть недель, человек, который обычно допрашивал меня. Поначалу меня не трогали, я просто сидела в этой мрачной камере и переживала — и сильно мерзла. — Желаю вам доброго дня и прошу пройти со мной, познакомиться с Тауэром. Лорд-смотритель говорил мне, что такая прогулка заставила запеть не одну прелестную птичку. А я не сомневаюсь, что образованная женщина, которая столько лет была воспитательницей и наставницей леди Елизаветы, отнюдь не простушка. Напротив, она должна быть сообразительной, схватывать все на лету.

Я возблагодарила Господа Бога за то, что одета в пышные юбки, иначе дрожь в коленках выдала бы меня. Выдала меня… Ее высочество прошептала нам, своим доверенным людям, когда нас забирали из Хэтфилд-хауса: «Не выдавайте меня!»

— Сюда, пожалуйста, — пригласил сэр Томас Смит, нахмурившись. Жестом он поторопил меня, словно я могла ослушаться его приказания.

Несомненно, этот человек, секретарь Тайного совета, в отороченной мехом мантии и с положенной его званию цепью на груди, пришел, чтобы снова донимать меня бесконечными вопросами, отвечать на которые я отказывалась. Подталкивала ли леди Елизавета Тома Сеймура к тому, чтобы собирать войско с целью свержения ее брата-короля? Доходили ли до ее сведения слухи о том, что Сеймур отравил свою жену, дабы сочетаться браком с Елизаветой? Надеялась ли она провозгласить Сеймура королем или хотя бы лорд-протектором вместо его брата?

А я сама, Кэтрин Эшли, ближайшая подруга леди Елизаветы, заменившая ее высочеству покойную мать, разве не поощряла непристойных действий, творившихся в Челси прямо под носом у супруги Тома Сеймура, вдовы короля Генриха?