Наставница королевы

— Это верно, ваша светлость. Много лет назад в Хэтфилде мы с ее высочеством действовали заодно. Я и по сию пору испытываю к принцессе Марии глубокую привязанность.

— Так вот, хотя моего супруга и Тайный совет просила о милости к вам принцесса Елизавета, — (от этих слов мне стало теплее на душе, ведь тогда я еще не знала об этом), — я явлю вам милость только потому, что принцесса Мария просила меня ласково обходиться с вами, хоть вы и понимаете: вас надо бы навсегда прогнать с королевской службы!

Я низко склонила голову, словно пристыженная ее словами, и затаила дыхание, надеясь услышать — спасибо Марии Тюдор! — радостную новость.

Сесил не ошибся в оценке этой женщины: она хотела стоять выше и собственного мужа, и всего Тайного совета. Хотела делать все по-своему, исходя только из личных побуждений.

— Итак, ради принцессы Марии и несчастной заблудшей Елизаветы, которую едва не соблазнил своими коварными уловками мой покойный деверь, — бубнила под нос герцогиня, — я постараюсь чего-нибудь добиться от протектора, а значит, и от совета. Но если я дарую вам такую милость, то и вы, и господин ваш Джон должны быть преданы нам — разумеется, и королю, именем которого правит мой супруг.

— Как я уже говорила, мы и сейчас вам преданы, ваша светлость! Я вам очень благодарна.

Анна кивнула, давая понять, что аудиенция окончена, и продолжила жевать апельсин; я снова присела в реверансе и попятилась к двери. От радости у меня закружилась голова. Хотелось прыгать и скакать, от чего я удержалась не без труда, хотелось протанцевать до самой двери — ведь я не только не сделала хуже, я добилась своего! Я отважилась схватиться с львицей в ее логове — с женщиной, о которой Джон шепотом сказал: «Ее муж вертит королем, а она вертит своим мужем».

Но прошел еще целый месяц, прежде чем мы получили новое распоряжение Тайного совета. Я уже потеряла надежду на то, что мне разрешат вернуться к принцессе. Я даже попыталась уговорить Джона съездить в Хэтфилд-хаус, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее. Джон был в большой милости у лорд-протектора (как и на любом другом месте, где бы он ни ухаживал за лошадьми), так что я даже не поверила, когда пришло распоряжение нам обоим перебираться на службу в Хэтфилд-хаус. Туда вернули не только нас, но и Томаса Пэрри, который боялся, что Елизавета — после написанных им в Тауэре признаний — никогда больше не доверит ему вести учет своих финансов. Но я же знала ее — знала, что мы все стали ей родными, после того как она была отдалена от своих царственных родственников.

В Хэтфилд-хаус мы приехали солнечным, но свежим майским вечером. Поначалу нас никто не встретил. Все окна в доме были занавешены. Мы вошли в холл. Там было холодно, пахло сыростью, словно дом долгое время был заперт. Не было и следа обычной суеты слуг. К тому времени, когда из большого зала показались лорд и леди Тирвитт и холодно поздоровались со мной, я уже промерзла до костей.

— Принцесса что, нездорова? — спросила я, и мой голос дрогнул.

— Она редко покидает свою комнату и почти все время лежит в постели.

Не дожидаясь, когда Тирвитты разрешат мне войти, я повернулась и бегом стала подниматься по лестнице, подобрав юбки и перепрыгивая через две ступеньки.

— Ее мучит меланхолия, — крикнула мне вдогонку леди Тирвитт, подойдя к перилам. — Мы дважды привозили лекаря из Лондона. Принцесса почти не ест. Лекарь сказал, что у нее анемия, но я полагаю, что ее гнетет сознание вины.

Я бы не удивилась, если бы увидела у двери в комнату Елизаветы стражника, однако там никого не было. В коридоре было душно, повсюду лежала пыль. Ну, если они ее заперли…

Нет, не заперли: знакомая массивная ручка легко поддалась моему прикосновению. За дверью находились передняя и спальня. Там было тихо и темно. Подумать только — меланхолия, анемия и сознание вины! Елизавета Английская благополучно пережила падение этого негодяя Сеймура, а мне пришлось иметь дело с другой представительницей этой семейки, чтобы вернуться к моей девочке. Ничего, все будет отлично!

Вопреки аккуратности принцессы, по всей спальне в беспорядке была разбросана одежда — и вся черного цвета, как будто здесь раздевалась монашка.

— Елизавета! Любушка! Приехала твоя Кэт! — закричала я, отдернула полог и заглянула внутрь.

Сперва, пока мои глаза не привыкли к темноте, мне показалось, что на ложе никого нет. Потом между двумя огромными валиками слабо зашевелилась тоненькая фигурка, завернутая в простыни.

— Кэт. М-м-м, Кэт, ты мне снишься? — услышала я слова, произнесенные каким-то чужим, приглушенным голосом. — Ах, слава Богу, что ты здесь.

Я присела на край ложа и наклонилась над Елизаветой. От нее пахло потом, камфарой и не известными мне целебными травами. Я рассматривала тень, которая осталась от моей девочки — со спутанными, давно не мытыми волосами, зачесанными на затылок, так что я, казалось, видела голый череп, венчающий высохшее тело.

— Любушка, да что они с вами сделали? — возмущенно спросила я, прижимая к себе ее исхудавшее тельце.