Настоат

Вот, например: какова роль доктора в этой истории? Мне с самого начала показалась странной его крайняя заинтересованность то ли в расследовании, то ли в судьбе своего пациента. «У каждого собственные скелеты в шкафу, господин следователь! К чему вам знать о мотивах моего интереса?» – был дан мне ответ, четкий и недвусмысленный. Тем я и удовольствовался – разбираться в хитросплетениях мыслей эксцентричного доктора на тот момент мне показалось совершенно излишним. Возможно, придется вернуться к этому позже.

Однако проблема моя никуда не девалась: прямых, неопровержимых улик по-прежнему нет, и где их искать – одному Богу известно… Остается два варианта: либо в течение долгих дней и ночей ждать новостей от авгуров Деменцио Урсуса, занимающихся генетической экспертизой и установлением личности подозреваемого, либо надеяться на себя, брать инициативу в свои руки и продолжать допрос до победного завершения.

Ответ, естественно, очевиден – слабый, недееспособный Деменцио Урсус, Почетный Инноватор Ландграфства, сидя под теплым крылышком еле живого Курфюрста и втайне ненавидя меня и все Великое следствие, будет всячески тормозить раскрытие дела. Мой успех для него – что кость в горле, а значит – помощи от его подопечных ждать точно не стоит. Может, так даже лучше – никаких сомнений: один путь, один выход. Свобода воли порой бывает проблемой.

Кажется, подозреваемый успокоился, смирился со своей участью. А что еще делать, коли я загнал его в угол? Плохо лишь то, что в глазах его я вижу полное отсутствие мысли – в них нет благоразумия и понимания; он замкнут в себе, отчужден, безразличен, и это страшит меня больше, нежели отчаянная решимость, с которой я предполагал столкнуться во время допроса… В общем, я не чувствую здесь сколь-нибудь продуманной стратегии действий – и это меня серьезно тревожит.

Если честно, по прошествии ночи я уже не уверен ни во вменяемости, ни в виновности этого человека. Порой он выглядит сумасшедшим. Что, если он и вправду ничего не помнит? Тогда ситуация выходит из-под контроля – ибо бороться мне предстоит не с лукавством и изворотливостью, прикрывающими злодеяние, а с самим течением времени и безбрежным океаном человеческой памяти…

Босые ступни ощущают холод больничного пола. Все, как в минуту поединка со смертью, когда у моих ног, подобно змее, корчился несчастный старик, задыхавшийся во время припадка. Но не это сейчас волнует мой разум: Энлилль реален, он действительно существует! И как я мог усомниться…