Настоат

– Прежде чем я уйду, доктор – еще одно. – Ламассу поднимается, вздыхает и отряхивает шерсть. – Судя по некоторым и, честно признаюсь, неожиданным метаморфозам, Эосфор – он же Деменцио Урсус – вскоре последует за вами. Когда он придет, пожалуйста, не прогоняйте его, примите в Больницу.

Я невольно хмурюсь.

– Это вряд ли! Он повинен в смерти моего Сына.

– Какой смерти, доктор?! Вы же видели – Ноэль жив и здоров! Повторяю: казнь совершилась в ином, темном Городе. Да и вообще: кто, как не вы, должны понимать – в метафизическом смысле убийства не существует. Бессмертная душа, или, научно выражаясь, закон сохранения энергии. Если уж на то пошло, Ноэль был жив даже там – только не в органическом виде, а у вас в памяти, сердце, рассудке.

Впрочем, неважно! Главное – сам Деменцио уже изменился; он не тот, что был прежде. Не вы ли проповедовали – надо уметь прощать? Или я ошибаюсь, и это был Ноэль? Я вас почти не различаю: с точки зрения вечности вы – одно и то же. Хотя люди все на одно лицо. Иное дело собаки!

Как бы то ни было, скоро придет ваш черед прощать – так вы уж, пожалуйста, не подведите! Иначе обесцените то, чему сами же и учили. Протяните руку Деменцио – он единственный, кто в эти дни шел правильным курсом. Будучи абсолютным злом, с каждой секундой все более склонялся к свету – в том числе благодаря вам и вашей Больнице. Да, он наделал кучу ошибок, и его эволюция еще далеко не завершена. Потребуется время. Но процесс обновления, очищения уже не повернуть вспять. Он возвращается к себе, к праистокам.

Я киваю. Кто я такой, чтобы спорить? Ламассу знает лучше.

– Да будет так. Даю слово!

– Вот и прекрасно, доктор! А теперь – наслаждайтесь воссоединением с Сыном, любуйтесь солнечным Городом и не упускайте ни единого мгновения новообретенного счастья! Скоро прилетит Руах, а спустя пару лет – и Деменцио Урсус прикатит. Все семейство в сборе! Как в старые добрые времена. А я вам больше не нужен – пора идти к Настоату. Прощайте, Энлилль! А может быть, до свидания!

Ламассу, сделав изящный реверанс задними лапами, растворяется в воздухе. Сначала тело, затем улыбка. Видимо, Чеширский Кот – еще одна его ипостась. А говорил, что не любит кошек…

И долго в ушах моих звучат последние слова добродушно-мечтательной собачьей улыбки:

– Доктор, поздравляю! Вы единственный, кто понял суть этого мира!

* * *

Вот и все, милый Читатель! История закончена и рассказана. Уверен, когда-нибудь будет ее продолжение – разве не интересно узнать, кто такой Ламассу, откуда и ради чего он появился? Что произойдет с Дунканом, Радамесом и Аидой? Будут ли спасены Настоат и Иненна? И действительно ли Йакиак – это Адольф Эйхман?

Когда-нибудь ответы будут получены!

А пока я стою у окна, не в силах оторвать взгляда от зеленого, живописного Города. Расправив белоснежные крылья дворцов и церквей, он блестит, расцветая под полуденным солнцем. С усеянных виноградниками холмов скатывается прохладный, освежающий бриз, у побережья смешивающийся с дыханием теплого, ласкового моря. В бесконечной глубине неба кричат журавли. Сколько столетий я их не слышал!

Великолепие дня и яркие, насыщенные краски ослепляют меня, проникая в самую душу – должно быть, я отвык от красоты за долгие тысячелетия скорби. Наверное, потому я и плачу. Солнечный зайчик прыгает, резвится у меня на плече – в том самом месте, куда некогда, в прошлой жизни укусил Ламассу. Символично: вместо крови теперь – безраздельное счастье.

Слезы катятся по щекам – я не противлюсь, не пытаюсь унять внутренний трепет, ибо ощущаю в себе свет, чистоту, пьянящую и безмятежную радость. Кажется, я свободен! И вновь могу заняться тем, что мне интересно, – Архитектурой, Медициной, Политикой, Философией, Искусством, – или просто посвятить себя спокойной, размеренной жизни на лоне природы. Главное – мы с Сыном более не отверженные и не изгои. Я знаю, чувствую – мы нужны этому Городу!

Воистину, Настоат и Ламассу правы – Letum non omnia finit!

Эпилог Ad infinitum? [102]

Тусклые, мертвые огни. Последние силы покидают меня, но я иду – медленно, словно боясь оступиться. Струями ледяной воды дождь низвергается с усталого, прильнувшего к земле небосклона.

Осенняя ночь непроглядна и холодна, особенно перед рассветом. Вокруг – пустота. Я не узнаю этого Города… Где я, как я здесь очутился? В сгустившемся сумраке едва различим призрачный Мост, за ним – полуразрушенный замок. Воздух искрится прозрачным сиянием, далеким и равнодушным.

Шум проезжающих машин, экипажей; сигналы, гневные окрики пьяных извозчиков – должно быть, я иду по дороге. Внутри – угрызения совести, взявшиеся из ниоткуда. Я знаю, что где-то ошибся; возможно, потерял шанс – но сожалеть уже поздно.

Впереди силуэт; с каждым шагом он разрастается, углубляется, становясь живее и ярче. Похоже, это лишь человек, который не торопясь, словно в замедленной съемке, выползает из темной, грязной машины, будто из огромного, бледно-искривленного существа – полого, железного, ненасытного.