Настоящая фантастика – 2010

Так, тот же Антон долго и со вкусом рассуждает о «культуре рабовладения», фактически становясь устами АБС. Дон Румата произносит в «Трудно быть богом» семь (!) монологов подобного рода. Привалов из повести «Понедельник начинается в субботу» время от времени занимается тем же. В 4-й главе он разговаривает с читателями о философии науки: «Все мы наивные материалисты… И все мы рационалисты. Мы хотим, чтобы все было немедленно объяснено рационалистически, то есть сведено к горсточке уже известных фактов. И ни у кого из нас ни на грош диалектики», и т. д. А в 5-й главе помещен его длинный монолог об отношении социума к научным исследованиям, начинающийся словами: «Дело в том, что самые интересные и изящные научные результаты сплошь и рядом обладают свойством казаться непосвященным заумными и тоскливо-непонятными…»

Время от времени персонажи АБС дают «самохарактеристики», работающие на ту же заранее заданную социально-философскую функцию. Это работа более тонкая и интересная. Недалекий красавец и атлет Робик из «Далекой радуги», описывая собственные мысли и чувства, предлагает читателям портрет человека, начисто вываливающегося из блистательного мира ученых. Это недо-ученый, это шрамик на лице великолепной цивилизации землян, устремленной к поиску и открытиям. И то, что он впоследствии недостойно ведет себя, спасая возлюбленную, но бросив на верную смерть детей, дополняет этот портрет и придает ему привкус социального атавизма: человек прошлого в мире будущего, личность, неспособная быть полноценной единицей нового общества…

У «классических» Стругацких и тем более у поздних градус публицизма был весьма высок. Собственно, АБС вынесли в текст своих повестей язык и темы общения, происходившего на интеллигентских кухнях, на работе — на обеде, за чаем — или же в каком-нибудь походе в окружении друзей-интеллигентов. Поэтому человек соответствующего склада, открывая книгу, видел: все эти Нуль-физики, Д-звездолетчики, космодесантники и прогрессоры — такие же люди, как и он сам. Они так же мыслят. Они о том же мыслят. Отличный пример — разговор на тему о противостоянии «физиков» и «лириков» будущего в «Далекой радуге» (эпизод, когда Горбовского не хотели пускать к «Тариэлю» и он должен был принять участие в беседе местных физиков, ожидающих выдачи ульмотронов). Они так же шутят и, кстати, уснащают иронией каждую вторую реплику. Той интеллигентской иронией 60-х и, в какой-то мере, 70-х годов, которую донесли до наших дней комедии тех лет. Привалов из «Понедельника…», в сущности, — тот же Шурик из «Кавказской пленницы» или «Операции „Ы“» Поэтому для интеллигенции того времени тексты АБС оказались кладезем афоризмов, чуть ли не универсальным средством опознавания себе подобных. Все это были афоризмы, выросшие из жизни НИИ, академгородков, тех же интеллигентских кухонь, из задушевных бесед за полночь под крепкие напитки — в то время, когда ничего свободнее кухонных бесед в общественной коммуникации просто не существовало.

Оттуда пришло, например, пародирование речи всякого рода чугунных начальников (наподобие Камноедова из «Понедельника…» или какого-нибудь Домарощинера из «Улитки на склоне»). Оттуда же — пародии на речь раздувающихся от спеси академических ничтожеств (Выбегалло, смешивающий «французский с нижегородским»).

Важно понимать: братья Стругацкие завоевывали аудиторию образованных людей, сокращая до минимума дистанцию между собой и ними. Эта одна из характерных черт их стиля. Они как будто входили в квартиру к советскому инженеру, просили чаю или уж сразу «Агдама», а потом, усевшись за стол напротив хозяина, начинали разговор: «Помнишь, как ты вчера в курилке спорил с Багровичем, отомрет ли семья в будущем и что она такое в настоящем? Помнишь? Ага, вспомнил. Так вот, послушай…»

Хотя повести АБС насыщены рассуждениями на философские темы, они в большинстве случаев оставляют впечатление очень высокой динамики. Это относится и к «Трудно быть богом», и к «Парню из преисподней», и к «Понедельнику…», и к «Далекой радуге».

Что дает такие ощущения? Откуда берется эта динамика?

Каждое четвертое или, может быть, каждое третье слово в повестях АБС 60-70-х годов — часть диалога. В «Трудно быть богом» очень много диалогов, обычно в советской фантастике тех лет их вдвое-втрое меньше. Иван Ефремов, например, был скуп на диалоги. Он либо монологичен, либо втягивает читателя в «сократический», т. е., в конечном счете, дидактический диалог. Неспешное описание явно нравилось Ивану Антоновичу в большей степени. Напротив, Стругацкие диалоги любят, холят и лелеют. А строят их в рваном ритме коротких реплик, перебивок и недосказанностей. Поэтому произведения АБС воздушны, словно состоят из сплошных открытых пространств, отделенных друг от друга лишь бумажными ширмами. Так, начальные главы «Попытки к бегству» до такой степени насыщены диалогами, что они вообще преобладают над всеми иными формами повествования.