Настоящая фантастика – 2010

— В больнице зло всегда виднее. Оно там, как уксусная эссенция, в концентрированном виде. — Я погладила его по заросшей щеке. — Знаешь, а добра все равно больше, только мы его воспринимаем как должное. Смотри, довезли же его? Довезли. А разве ты, лучший хирург города, был там случайно…

— Умер он. Я ничего не успел. — Игорь демонстративно зевнул и, сняв мою руку, отвернулся, не желая больше продолжать разговор.

Слушая, как Док похрапывает, я завидовала его способности отрубаться, как только голова коснется подушки. Мне заснуть не удавалось. Мысли скакали, как блохи, от Лёки к погибшему мальчику и обратно.

Змейка. Лежит, свернувшись, годами, а потом кусает, когда меньше всего ждешь. С Лёкиным будущим сыном тоже могло что-то такое случиться, как с этим мальчиком. Но не произойдет, потому что я набралась наглости и нарушила справедливое равновесие. Просто не стала писать хной несчастья.

Равновесие, справедливость. Как их измерить? Если бы я раздавала жизни нам с братом, то, конечно, выиграла бы, если бы способности и удача достались нам поровну. Но что кажется справедливым одному, возмутительно для другого. Так, может, дело и не в справедливости. Вдруг я получила этот дар вовсе не ради равновесия? А для того, чтобы спасти одних от несчастий, не доставляя горя другим?

Кровь прилила к щекам. Я чуть не задохнулась от дерзкой мысли.

А ведь все так и есть. Я уже спасла Лёкиного будущего сына. А в нем и его будущих детей. Как Игорь спасает людей на операционном столе. Только я сделала это заранее, еще до рождения. Я могу спасать несчастных мальчиков и девочек, и их родителей. И Дока, которому не придется, пряча глаза, сообщать ужасные новости родственникам.

В горле пересохло. Я осторожно выползла из постели, чтобы не потревожить Игоря, и скользнула на кухню напиться.

По рукам побежал знакомый холодок. Обычно я ощущала его каждый раз, когда собиралась рисовать. Может, рисунок начинает сходить?

Как бы не так!

Включив свет, я обнаружила два свежих, как будто только что появившихся символа чуть пониже правого запястья, там, где бился пульс. Тройная свастика и несколько закорючек, похожих на арабскую вязь, о значении которых я, как и прежде, не имела ни малейшего представления.

Послюнявив палец, я терла их, пока кожа не покраснела.

Подбородок задрожал. Вот, значит, как соблюдается равновесие!

Щедро сыпанув на кожу чистящего средства, я лихорадочно сдирала кожу проволочной губкой, догадываясь, что это совершенно бесполезно.

Значит, зло не перепрыгнуть, не обойти, не обмануть? Это мне в наказание за те двенадцать благопожеланий, оставшихся у Лёки на руках. Почему кто-то обязательно должен расплачиваться, чтобы добра было больше, чем зла? Кто следит за всем этим с маниакальным упорством?

Черт! А что, если вырезать их ножом, нафиг? Может, обойдется?

Я вспомнила руки старухи-цыганки, покрытые рисунками до локтя, и волосы зашевелились у меня на голове. Неужели и она вот так же пыталась обмануть судьбу всю свою долгую жизнь, принимая на себя бремя боли и несчастий за других женщин? Вон где она закончила свои дни, в грязном, вонючем подземелье. Вряд ли она просто так вышла из каморки. Она передала мне тайны мастерства и ушла умирать, на нижние ярусы, как остальные.

Засосало под ложечкой.

Значит, и я? Мне тоже суждены такие жизнь и смерть? Я представила себя никому не нужной старухой, измученной постоянным ожиданием горя.

В носу захлюпало.

Не хочу! Не буду просто сидеть и ждать, когда по мне шарахнут эти знаки. Это несправедливо! Дура! Размечталась, собралась спасать чужих людей. Задаром мы все герои.

Но я же не знала!

Передо мной маячили счастливые Лёкины глаза во время венчания и дурацкая змейка, которую я не нарисовала.

А если б знала?

Сидя на полу у мойки с кухонным ножом в руке, я умерла от страха в тысячу первый раз.

4

— Говорила я тебе… Горе ты мое.

— Мама, прошу тебя! И так тошно. — Я сунула голову под подушку. — Оставь меня в покое.

Не прошло и недели, как гадкая змейка цапнула меня в самое сердце, впрыснув горького яду. Арабская вязь потускнела, погасла, словно исполнив свое предназначение, когда я увидела Игоря с опсестрой Лерочкой в машине у парка. Не в силах отвести глаза, я смотрела на то, как мой мужчина целует другую. И тогда я решила: исчезну из его жизни — он ведь и не заметит ничего. Кое-как на ватных ногах добрела домой, покидала вещички в клетчатую китайскую сумку и пошла умирать.

Сделать это казалось легче, чем вернуться к матери, но менди и этого мне не позволило.

Таблетки, которые я для верности запила бутылкой мерзкой бормотухи, точно в пошлейшем мексиканском сериале, не подействовали, как я надеялась. Меня мутило, рвало, и облегчения не наступило. Вместо сердца образовалась бездонная, дымящаяся по краям, дыра.

— Ой, дуреха. Дался тебе этот Игорь. На что ты вообще надеялась.

Я затыкала уши, но мамин голос сверлил мозг, проникая сквозь любые преграды.

— Мама! Лучше добей меня сразу!

— Работу бросила, наврала с три короба, ерундой какой-то занялась. Ума нету. Вот и результат! Хорошо, что тебя хоть в секту какую не завлекли. Говорила я тебе…