На улицах поселка царит ад. Холодно пылают фиолетовые тучи в черном небе. Рвутся к земле расширяющиеся вниз хоботы. От их прикосновений вспыхивают дома, уносятся к небу автокары. Два десантных «шмеля» сваливаются в стремительное пике, чтобы проскочить между лиловыми вихрями. «Щупальца» задевают одного, второго – корабли беспомощно задирают носы и уплывают обратно вверх, в лиловую тучу. Туча, раскаляясь изнутри, светится все яростней.
Оставшиеся два «десантника» все же совершают посадку. И, чтобы перестать быть приманкой для нанитов, отключают энергопитание. Из них торопливо сыплются бойцы ГК.
Полностью окружить поселок не удается. Гекашники прочесывают его наобум. Электронные планшеты выключены, опергруппа возле особняка в режиме радиомолчания.
Три незаметные тени в плащах скользят краем поселка к ангару с флаерами. Двери с обесточенными магнитными замками не заперты. Под сводом три машины.
Раздвинуть ручной лебедкой створки ворот. Вручную выкатить машины на стартовую полосу.
– Можем сыграть в русскую рулетку, – предложил Шаман. – Садимся в один, а два других запускаем автоматом. Или каждый берет себе по машине. Или вы двое, а я один, а третья на автопилоте. Шансов, что проскочит хоть одна, мало, но они есть. Что проскочат две – никаких. И еще можно запустить все три пустые.
– В чем подвох, старик? – спросил Гурон.
– Подвох в том, что я обязательно должен выжить, – рассмеялся Шаман.
– А на самом деле?
– На самом деле пускай она расскажет.
– Видишь ли, Гурон, это от меня не зависит. В мой организм зашит биосигнализатор. Они знают, где я. И всегда будут знать.
– Я просканировал тебя сразу, – добродушно заметил Шаман.
Отчетливо громыхнуло, и еще раз: взорвались «шмели». Голодные наниты жрали обесточенную неорганику.
– Решайте, дети мои. Времени уже нет.
Три флаера одновременно взмыли в полыхающее лиловым заревом небо.
Никакой русской рулетки. Ни единой возможности миновать стаю голодных нанитов.
Сначала собачка тихо скулила и скреблась в дверь лаборатории. Потом долго лаяла. Потом затихла. Когда в небе вспыхнули три яркие звезды, собака заплакала.
Синтезированные Шаманом стволовые клетки предназначались не для людей.
Николай Калиниченко
Тот, кто убивает
28 июля 2010 года парламент Каталонии издал указ о запрете корриды. Поводом для законопроекта стала петиция, утверждающая, что бой быков – варварство и жестокое обращение с животными. Под петицией стояло 180 тысяч подписей каталонцев.
Мигель Кортеро по прозвищу «Серебряный воин» преклонил колени перед алтарем. Пот заливал глаза, а тело колотил адреналиновый тремор. После яркого дневного света арены полумрак в часовне казался непроглядным. Лишь белая фигура Спасителя ясно выделялась из темноты, будто распятие чудесным образом вознеслось и теперь парило без опоры.
«In nomini padre…» – прошептали полные, чуть обветренные губы с той же легкостью и непринужденной искренностью, с какой целовали уста красивейших женщин Андалусии. Он благодарил Бога после каждой тавромахии еще с тех давних пор, когда маэстро Эспинозо вывел желторотого бессеристу Кортеро сразиться с его первым рогатым «bravo». Не набравший еще большого веса, но все же очень крепкий двухлеток показался юноше самым страшным быком в мире. О, как пылко молился Мигель после победы!
…Amen! Тореро поднялся на ноги и только тогда позволил себе расслабиться. Он миновал заваленный цветами холл, вошел в комнату отдыха, снял и аккуратно разместил на диване тяжелый, богато украшенный capote de paseo, изображением св. Вероники вверх, следом за плащом нашла пристанище шляпа-Montera. Мигель не терпел красного и золотого, парадный костюм матадора Traje de Luces, как и костюмы его квадрильи, был из темно-серого шелка, украшенного серебряной нитью, – отсюда и взялось прозвище. Избавившись от одежды, матадор устремился в душ. Струи холодной воды не только снимали напряжение. Они смывали с гибкого мускулистого тела мужчины липкую приязнь поклонников и настырное внимание журналистов.
До ресторации «Эль Пуэнте де ла Роса» Мигель добрался через час. Рискуя привлечь внимание прохожих, расположился на улице под тентом. Уж слишком хорош был вид на черепичные крыши и белые стены старого города, над которыми возвышалась рукотворная гора – арена.
Владелец ресторации сеньор Себастьян, круглый, как бильярдный шар, и розовощекий, точно рубенсовский херувим, выкатился из распахнутых настежь французских дверей заведения, взяв курс прямиком к столику тореадора.