Настоящая фантастика – 2011

В 1935 году Беляев пишет новый роман – «Воздушный корабль», в котором развивает одну из идей К. Э. Циолковского – завоевание воздушного пространства с помощью дирижаблей. Героям романа удалось то, что не смог совершить итальянец Умберто Нобиле, – завоевать на дирижабле Северный полюс. Недаром в романе присутствует персонаж чудака – итальянского археолога, спасенного экипажем дирижабля в пустыне Гоби. В том же году писатель пишет очерк в связи со смертью Циолковского. К этому времени Александр Романович вошел в число основных сотрудников ленинградской редколлегии «Вокруг света». В журнале печатается восстановленная и развернутая «Звезда КЭЦ», которую автор посвящает памяти Циолковского. Заново пишется второй вариант «Головы профессора Доуэля» – это произведение приобретает привычный нам вид.

Второй вариант – это зрелая книга. Новый Доуэль стал символом ученого в буржуазном обществе – талантливой, но беспомощной головы. Он беспомощен не только в своем страшном «посмертии», но и в жизни. Он не сумел разглядеть Керна, который фактически убил его, чтобы присвоить себе не только изобретение, но и его сознание, мозг своего учителя. Но и Доуэль оказался крепким орешком и даже под пыткой отказывается выдать все свои идеи Керну. Сам Керн – гениальный хирург, проводящий сложнейшие трансплантологические операции, и совершенно беспринципный человек. Во многом это олицетворение капиталистической системы. Показательно, что разоблачение Керна происходит по инициативе частных лиц – сына профессора Доуэля и его друзей, но общественного осуждения совершенного Керном преступления в романе нет.

Много внимания уделяет писатель описанию работ по изучению высшей нервной деятельности. В 1938 году выходит роман «Лаборатория Дубльвэ». Здесь тоже показан ученый, ставший жертвой собственного эксперимента. Профессор Лавров проводит опыты по искусственному стимулированию деятельности головного мозга, но сам «подсаживается» на собственное изобретение. Его спасает старый друг, профессор Сугубов. Подчеркнуто противоположны подходы профессоров Лаврова и Сугубова. Лавров ученый академического склада, оторванный от жизни, что и приводит его к искушению «электризовать» свой собственный мозг. Сугубов, наоборот, живет в гуще жизни, не пренебрегает работой санитарного врача, занимается вопросами промышленной гигиены, разрабатывает для своих больных индивидуальный режим и добивается успеха там, где пасует Лавров, то есть значительно продляет период творческой активности человека.

В этом же году Беляев окончательно расстается с редакцией «Вокруг света» и переезжает в город Пушкин. Одиннадцать самых интенсивных творческих лет и публикация большинства романов связывают имя Александра Беляева с этим журналом. В городе Пушкине Беляев пишет роман «Пещера дракона» обдумывает книгу о биологических проблемах, знакомится с работой Института мозга, с трудами Павлова, Бехтерева. Весной 1940 года он пишет роман «Ариэль».

Роман «Ариэль» перекликается с известным романом А. Грина «Блистающий мир», в чем-то продолжая его и одновременно, опровергая. Герой романа наделен способностью летать без каких-либо научных обоснований этого таланта со стороны автора. Образ Ариэля – лучшее достижение писателя, в котором предметно реализовалась вера автора в неограниченные творческие возможности человека.

Пушкин был в предвоенное время настоящим городком литераторов. В пушкинской газете «Большевистский листок» печатаются живущие в городе Алексей Толстой, Вячеслав Шишков, Ольга Форш, Юрий Тынянов, Всеволод Иванов. Александр Беляев вспоминает свою журналистскую молодость, работу в «Смоленском вестнике» и скоро становится постоянным сотрудником этой газеты, печатает в «Большевистском листке» очерки, фельетоны, рассказы. Как-то в шутку Александр Беляев сказал: «Я газетчик. Когда я умру, не нужно особых похорон. Меня следовало бы похоронить, обернув старыми номерами газет». Обстоятельства смерти писателя сложились так, что эти слова тоже можно назвать пророческими. Место его захоронения достоверно неизвестно. А памятная стела на Казанском кладбище города Пушкина установлена лишь на предполагаемой могиле, которое определил местный краевед Евгений Головчинер, отыскавший несколько свидетелей этих похорон.