Настоящая фантастика 2013

А потом моё изображение исчезло с галло-мониторов, и опять пошёл дурацкий рекламный ролик КМД. Я вышла из переулка не сразу. Ноги не слушались, и яркий свет больно резал глаза. Швырнула в первую попавшуюся урну ненавистный ю-фон и пошла дальше. Вперёд…

Любимый, нашему сыну скоро исполнится год. Жаль, что у меня не так много времени на общение с ним. И так нестерпимо больно осознавать, что никогда не будет возможности поговорить с тобой. Но почему-то мне кажется – ты слышишь, что я шепчу в редкие минуты уединения.

Знаешь, мне трудно продолжать твоё дело. Только сейчас понимаю – каким человеком ты был. И сколько сделал для нас. Почему ты выбрал именно меня? Ведь мне не по плечу эта ноша. Но я стараюсь, ты же видишь.

В минуты слабости порой посещает предательская мысль, что избранному чуть-чуть легче. Каким бы тернистым ни был путь его, но ведь он идёт той дорогой, которую осознанно для себя выбрал. Идёт, прекрасно понимая – что ждёт его впереди. А простой, ничем не примечательной женщине так тяжело продолжать твоё дело. Но ведь ты простишь мне эти мысли? Хотя бы как матери твоего сына…

Когда я обращаюсь к людям, то чувствую, что они слушают меня, а слышат тебя. И они верят моим словам, считая их твоими. Они ведь не знают, что у нас не было времени, чтобы ты научил меня нужным словам. Но я запомнила то, что когда-то услышала от тебя: Истину можно только почувствовать сердцем.

Поэтому никогда заранее не думаю, что сказать. Просто говорю то, что подсказывает сердце. А там – всегда есть ты.

Вчера был небольшой праздник – число участников нашего добровольного общества перевалило за миллиард. Нашего Общества человечности, тепла и любви. У тебя уже миллиард последователей. Помнишь, ты говорил про первую капельку воды, которая может размыть любую запруду?

Корпорация Мирового Добра на днях объявила себя банкротом. Продажи ю-фонов практически сошли на нет. Люди покупают только обычные мобифоны. Набрал номер – и слышишь голос. Тёплый, дружеский человеческий голос. А ещё люди стали писать друг другу письма. Не электронные, а обычные – на листках бумаги. Только открыл конверт – и уже почувствовал ту частичку любви, которую в него вложил отправитель.

Сейчас на всех стенах юноши и девушки расклеивают наши небольшие портреты. Ты был прав. Навсегда запомнила твои последние слова: «… нам с тобой не суждено быть вместе никогда. Но почему-то даже сейчас мне кажется, что наши имена будут сплетены на века…»

Извини, внизу на улице опять собралась толпа. Ждут, чтобы я вышла к ним. Они хотят слышать простые человеческие слова. Всего лишь слова. Но идущие от сердца. А потом, когда я вернусь, мы с тобой ещё поговорим, хорошо?

И.А. Даль Цветочный самурай

Я верю, что революция может начаться с одной травинки. Вряд ли кто-нибудь поверит, что она способна начать революцию, но я пришёл к пониманию веса и силы этой травинки. Для меня революция совершенно реальна.

Масанобу Фукуока

Тоичи Камикава медленно спускался по горной тропе к серо-зелёной громаде Токио, смутно видневшейся в рассветной дымке. Листва искрила серебристыми каплями росы, в кронах деревьев перекликались птицы. Их гвалт напоминал гомон человеческой толпы. Телефон в нагрудном кармане мёртвым грузом давил на сердце.

Камикава думал о русских. Странные они люди: не умеют работать, не отличают желаемое от действительного, а дисциплина… Этой ночью русский связник не вышел на запланированную встречу. Ни ответа, ни привета. Как теперь узнать, удалось ли дело в Томске?

Дойдя до стоящего на обочине мобиля, Тоичи переоделся в полицейскую форму. Сел за руль, включил автопилот, устало прикрыл глаза: машина сама вернётся в город – чистый и зелёный. Когда-то Камикава мечтал стать биологом, а вовсе не ищейкой и уж, тем более, не биотеррористом. Но многое в жизни, начинаясь просто, со временем становится сложным.

Ичи рос здоровым мальчуганом, не пропускал уроков, а по выходным помогал матери ухаживать за любимыми хризантемами. Отец появлялся только на день рождения. Мялся у порога, вручал завернутый в яркую бумагу подарок, затем, недолго посидев за скромным праздничным столом, оставлял матери конверт и исчезал до следующего года. Друзей у Ичи не было.

* * *

Ичи жил в неприметной трёхэтажке на окраине. Всё как обычно: заросли неувядаемого кустарника у входа, в каждом окне горшок с генсай. Генетически модифицированный бонсай – символ законопослушности, поэтому у самого Ичи их три, благо уход таким растениям не нужен: они сами по себе переживут владельца лет на сто.

Из предосторожности он припарковался на соседней улице. Свернув за угол, Ичи увидел бредущего навстречу дзенского монаха в шафрановой рясе. Что делать священнику в городе, да ещё в такую рань? Монах улыбнулся, сложил ладони в молитвенном жесте и скрылся в переулке