Мама живет в своей двушке в Кунцеве. За ней ухаживает сиделка, тут я не жалею средств, мама – святое. И помыта, и накормлена, и два раза в месяц мы приезжаем всей семьей, детки мои морщатся, но бабушку целуют. Ритуал. Мама улыбается левой стороной. Сиделка – Нина, я ее выписал из небольшого городка Архангельской области – Вельска. Старательная и честная тетка. Она все деньги, что я выплачиваю два раза в месяц, отправляет родным в деревню. Сейчас в Москве учится ее старший внук. Иногда навещает бабушку, я не возражаю. С него уже слетел налет провинциальной чешуи. Говорит по-московски, а вот поведение сохранил тамошнее. Я улыбнулся. Смешной парень. «А от‑чегой-то вы от-все запираете? Кто возьмет?» Я: «А у вас что, не запирают? А как воры?» – «Да на кой? Чего брать? Да и куда деть? Нет, у нас не запирают. Вона палка у двери стоит – хозяина дома нет. Никто и не входит». Я к ним приехал, ходил, открыв рот: страна непуганых идиотов. Да прут-то не оттого, что нужно, а оттого, что можно спереть и ничего не будет за это. Он пожал плечами: «Если взяли-то значит нужно… пущай…» Теперь научился следить за вещами, как лишился двух мобильников и куртки, сразу стал смотреть за вещами и комнату в общаге запирать. Дураков нужно учить. Если можно научить.
Дверь открыла Нина. Мама сидит в гостиной и смотрит телевизор.
– Привет, мамуль!
– Здрвуй… – Она кивнула, качнула левой рукой. – Все вряке?
– Все в порядке, мам. Нина, сделайте, пожалуйста чаю… – Нина удалилась на кухню.
– Мама, скажи, ты знаешь, кто такой Женя Ефимов?
Глаза от телевизора перешли на меня.
– Брт.
– Твой брат? Я о нем ничего не слышал. – Ее глаза увлажнились.
– Умр.
– Умер? Давно?
Кивнула.
– Пгип. Навне.
– Погиб на войне?
Кивнула.
Не могу видеть, когда мама плачет.
– Он мня бил.
– Бил?!
Она покачала головой.
– Любил, – вдруг произнесла очень ясно. – Тока он. Юнька… Юнечка. А птом ушел навну и не пшол.
– А почему я о нем ничего не знал?
Пожала левым плечом. Смотрит куда-то в себя.
– Яго поню… искали.
– Почему искали?
– Прпал. Бзвести.
Я сел напротив мамы. Она больше не плачет. А у меня ком в горле. Дядька, которого я не знал, рвется через меня к нам, живым.
– А что о нем известно?
Она левой рукой показала на комод.
– Орой!
Я выдвинул ящик.
– Бри абом.
Я взял альбом с фотографиями.
– Пакет.
Я нашел большой пакет, из него высыпались на стол пожелтевшие прямоугольнички на школьной разлинованной бумаге, я узнал круглый знакомый почерк.
Дядя Женя.
– Сколько ему было?
– Девнацать. – Я понял, девятнадцать. – Он за папу шол. Бронь бла.
У парня была бронь, отца призвали воевать, и он снял бронь и пошел на войну. На смерть. И сгинул. У меня вдруг заболела голова. До сих пор война меня не касалась никаким боком. Разве что одноклассник в 84‑м погиб в Афганистане… Оплакали, простились, забыли. А тут война, которая ничем… оказалась вот она. Мой дядя погиб. Пропал без вести. И что ему теперь нужно? Почему я не могу спать?
Я нашел те письма, что сам же написал вчера и сегодня. А потом я нашел письмо от 11/XI‑41, и меня уже не раздражал красноармейский привет. Я улыбнулся. Женя из ночного бреда обрел реальность, память. Почему я? Может быть, док Забатар ответит?
Увидев меня, психиатр отступил.
– Бить не будете?
– Не буду. – Я улыбнулся и положил пакет с письмами на стол. – Это мой дядя.
– Женя Ефимов?
– Да, Евгений Иванович Ефимов, 22 года рождения, токарь депо «Савеловское». В сентябре 1941‑го призвали на военную службу его отца – машиниста Ивана Алексеевича, так парень снял с себя бронь и ушел вместо отца. В семье оставалось еще четыре младших сестры и брат. Самая младшая – моя мать.
– Что вам удалось узнать о нем еще? Сны продолжаются?
Я покачал головой.
– Нет, сегодня спал спокойно. Ничего не снилось.
Забатар принялся читать письма от Жени.
Я их уже все перечитал. Я до полуночи сидел в Интернете, изучая, что происходило в дни, когда Женя писал и отправлял свои письма. А для меня оживал девятнадцатилетний мальчик, которому пришлось уйти на фронт, чтоб в семье остался реальный кормилец – отец.
До февраля 42 года он был в Павшине и Тушине на тактической подготовке. Я понял, что парень попал в резерв ВГК, потому что с 16 октября (дня призыва) он до середины февраля в боях не участвовал. Выходит, и ополчение, и подвиг панфиловцев, и контрнаступление 5 декабря – все это прошло без его участия.