Однажды я понял, что она не просто мне нравится, как остальные знакомые, а по-особенному. Мы по-прежнему сидели за одной партой, но теперь мне всякий раз было неловко, если нечаянно касался Кати или наталкивался взглядом на распирающие платье… в общем, я краснел и расстраивался, когда Дениска Петров говорил об этом «большие сиськи». Катя стала сниться мне по ночам. Я постоянно думал о ней, даже когда читал, смотрел телевизор или готовил уроки.
– Проша, ты стал рассеянным, – сказала как-то за ужином мама. – Ты не влюбился, часом?
Я едва не подавился яблочным пирогом и понял, что мама права. Я влюбился. Что с этим теперь делать, я не знал. Из книг мне было известно, что за женщинами следует ухаживать. Дарить цветы, петь под окнами серенады и посвящать стихи. Но на цветы у меня не было денег, петь и музицировать я не умел, а рифмовать тем более. Тогда я решил посоветоваться с опытным человеком. Кирюха как раз освободился из тюрьмы и был самым опытным из всех, кого я знал.
– Ну, ты, Улыбка, и фраер, – сказал опытный Кирюха. – Телкам что надо? Чтоб их драли, понял? Возьми пузырь, подкатись. Шампусик, то да се, лапши навешай. Мол, сохну, жить без тебя не могу. Вмажете по стакану, она сама ноги раздвинет.
Я совсем не хотел, чтобы Катя раздвигала ноги. Я, конечно, уже был в курсе, что трахаться вовсе не больно. Но мне казалось постыдным предложить ей такое. Мои мечты ограничивались поцелуем в школьных кустах.
– Катя, давай выпьем, – отчаянно краснея, предложил я однажды после уроков. Бутылка шампанского, на которую копил три месяца, лежала в портфеле. Аккуратно замотанные в тряпицу стаканы с ней соседствовали.
Катя заморгала от удивления.
– Улыбка, с тобой все в порядке? Зачем?
– Ну как бы… – стушевался я. – В смысле, это… Ты что, не хочешь?
– Не хочу. Что за дурацкая идея?
– Она не дурацкая. Я хотел… В общем… Ну… – Я вспомнил Кирюху, набрал в грудь воздуха и выпалил: – Я по тебе сохну. Жить без тебя не могу.
На секунду Катя опешила. Затем прыснула. Расхохоталась. Она смеялась, громко, заливисто, и мне хотелось провалиться на месте, потому что я понял: Катя потешается надо мной.
– Улыбка, – сказала она, отхохотав. – Посмотри на себя в зеркало. Неужели ты думаешь, что можешь заинтересовать девушку? Нет, я знала, конечно, что ты недоумок, но не настолько же.
Мне стало так обидно и унизительно, как никогда раньше. Ведь ничего плохого я Кате не сделал. Я лишь хотел ей сказать… Я…
– Сама ты недоумок, – в сердцах пробормотал я и едва не заплакал. Затем швырнул портфель в кусты и пошел прочь.
Неделю спустя я прозрел. Случилось это после того, как Остроумовы попали в автомобильную катастрофу. Больничная медсестра долго выспрашивала, кто я такой, потом сказала:
– Несчастная девочка. Родители погибли на месте. А у нее черепно-мозговая травма – доктор сказал, что будет жить. Но умственно полноценным человеком навряд ли станет.
Я попятился, вмазался спиной в стену и сполз по ней на пол. Не помню, что было потом. Мама говорила, что я пролежал в беспамятстве почти сутки. А когда очнулся, страшное, нелепое и потому еще более страшное подозрение обрушилось на меня, оглушило и вытеснило даже горе от того, что случилось с Катей.
Позже я понял, что изменился именно в этот день. Стал другим человеком. Инфантильный плаксивый придурок исчез. Я предположил, что мои в запале или по недомыслию сказанные слова, возможно, сбываются. И тогда получается, что я, тюфяк, мямля и маменькин сынок – виновен в смертях и увечьях.
Я вскочил с постели и в панике заметался по комнате – захлестнувший меня ужас мешал думать, мешал даже сообразить, что всякая гипотеза нуждается в проверке на опыте. Когда это, наконец, дошло до меня, я пришел в себя.
– Стоп! – сказал я вслух.
Если мои слова сбываются, почему мама с папой не выиграли в спортлото миллион? Я пожелал им это на последнюю годовщину свадьбы, еще радовался, что придумал такой нестандартный тост. Почему у Дениски Петрова глаза по-прежнему глядят в разные стороны? Ребята в шутку подарили Дениске на день рождения кривое зеркало, и я сострил: «Смотрись почаще в него, Дениска, подобное лечится подобным». В конце концов, в детстве я часто просил Деда Мороза подарить мне собаку или хотя бы кошку. Но под новогодней елкой нашел однажды лишь сонную черепаху Степана.
Мне полегчало. Действительно, надо быть редкостным придурком, чтобы навоображать невесть что, укорил я себя. Вот прямо сейчас что-нибудь пожелаю, и ничего не исполнится.
Я высунулся в окно, оглядел двор: беседку, в которой пенсионеры забивали козла, детскую площадку, где малыши возились в песочнице, облезлую помоечную кошку, крадущуюся к стайке пригревшихся на асфальтовой проплешине перед трансформаторной будкой воробьев. Это зрелище я наблюдал не впервые – воробьи были начеку и всякий раз взлетали, стоило кошке приблизиться, так что той приходилось довольствоваться содержимым мусорных баков.
– А ну, – крикнул я кошке, – попробуй-ка, сцапай птичку!