Настоящая фантастика 2017

Надо выпить, сбивчиво думал я, пока лифт один за другим сглатывал этажи. Выпить. Забыть о круглых, черных, слепых глазах смерти на вороненом стволе. Сейчас первым же делом выпью. Я механически отпер дверь, переступил порог и увидел… Увидел Алика.

Секунду-другую я не мог понять, что этот человек, нагой и растрепанный, делает у меня дома. Потом Алик шарахнулся, смуглое лицо побледнело, исказилось от страха. Из спальни в одном исподнем выскочила Даша, судорожно залепила ладонями рот, застыла, с ужасом глядя мне в глаза.

Меня скрутило от омерзения и брезгливости.

– Дрянь, – вытолкнул из себя я. – Ну и дрянь.

– Проша, подожди, – запричитала Даша. – Я объясню. Все сейчас объясню. Только не…

– Пропади ты пропадом, – выдохнул я обреченно и с грохотом захлопнул за собой дверь.

Даша пропала пропадом в тот же день. Я больше никогда не видел ее и не знаю, что с нею сталось.

* * *

За месяц я, не торгуясь, все продал. Надо было начинать жизнь сызнова, вдалеке, там, где меня никто не знал. В одиночку: я лишь сейчас полностью уразумел, что, по сути, монстр, чудовище. Смертельная угроза для любого и всякого, кто окажется со мной рядом. И еще понял, что опять изменился. Я больше не совестился содеянным. Совсем. Я принял, наконец, свой дар как должное. Мне предстояло с ним жить. Жить я хотел долго.

На такси я подъехал к убогой лечебнице на окраине города, больше походившей на богадельню. Сунул мятую купюру вахтеру и поднялся на третий этаж. Я едва узнал Катю в жалком, неухоженном, слюнявом существе в инвалидной коляске. С минуту я, безмятежно улыбаясь, смотрел на нее.

– Катя, – окликнул я.

Она задрожала, затряслась, затем поникла.

– Не живи больше, Катя, – сказал я. Спустился вниз и велел таксисту везти в аэропорт. Вечером я был в Москве и уже на следующее утро вселился в однокомнатную у Кузнецкого моста.

Я больше не был ничем и никем связан. Мне предстояло изучить, на что я способен. Я стал ставить эксперименты.

– Чтоб тебе онеметь! – пожелал я испитому пенсионеру, вечно матерящемуся на лавке у подъезда при виде меня.

Сутки спустя пенсионера разбил паралич.

– Чтоб вам сгореть! – бросил я обсчитавшей меня кассирше в продуктовом магазинчике напротив.

Пожар случился той же ночью. Магазинчик выгорел дотла.

– Чтоб тебе провалиться! Подавиться! Разбиться! Потонуть! Повеситься! Околеть!

Я улыбался, глядя, как из водосточного люка вытаскивают провалившегося мужика. Как задыхается, судорожно пытаясь глотнуть воздуха, подавившийся рыбной костью доходяга в пивной. Как полицейские суетятся вокруг насмерть разбившегося о придорожное дерево мотоциклиста. Как баграми тащат из пруда на Патриарших мальчишку-утопленника. Как выносят на носилках девчонку из соседнего подъезда, удавившуюся от несчастной любви. Как навзрыд ревет слепая старушенция, у которой внезапно околела собака-поводырь.

Я раздавал несчастья и смерть, с каждым разом все более хладнокровно и обыденно. Я расхаживал и разъезжал по городу, жители которого были в моей власти. Это я решал, жить человеку дальше или лежать под плитой.

Мало-помалу мне стало неинтересно выносить смертные приговоры незнакомым и малознакомым людям. Острота ощущений ушла, мимолетные убийства приелись. Мне захотелось видеть воочию и в деталях, как работает дар.

Я стал знакомиться с женщинами на вокзалах, на автобусных остановках и в метро. Приглашал в ресторан, сочувственно выслушивал нехитрые житейские истории. Подливал в бокал шампанское, смотрел на очередную визави и наслаждался острым ощущением абсолютной власти над ней. Будет ли новая знакомая жить или сегодня же сыграет в ящик, зависело от меня.

Светловолосую сероглазую девушку лет двадцати пяти звали Варей. Муж сбежал от нее, оставив с малолетней дочерью на руках.

– У тебя такая замечательная улыбка, Прохор, – растерянно ковыряя вилкой в салате, сказала Варя. – Я не проститутка, но у меня грошовая зарплата, а нам с Оленькой отчаянно нужны деньги. Она сейчас дома одна, это неподалеку. Хочешь, пойдем ко мне?

Варя провела меня по темному коридору в крошечную, неприбранную, с засаленными обоями спальню. Я поморщился от брезгливости.

– Оленька в соседней комнате, – прошептала Варя, стягивая юбку. – Она нам не помешает. Извини, я немного стесняюсь. Как бы ты хотел?

Я улыбался, глядя на нее, обнаженную. На тонкие ножки, на перечеркнутый горизонтальным шрамом кесарева сечения впалый живот, на скверно выбритый лобок, на круглые налитые груди с бордовыми виноградинами сосков.

Я мог убить ее одним словом. Полюбоваться, как вспухают, взрывая нежную кожу, гнойные волдыри. Как на глазах усыхает грудь, скрючиваются от внезапной подагры руки. Как синеет, корежится от удушья миловидное личико и закатываются серые глаза.

Я медлил. Во мне вдруг шевельнулось давно забытое чувство. Нет, не желание: с тех пор как пропала Даша, я брал женщин походя и бесстрастно. И так же бесстрастно отправлял на тот свет. Жалость, внезапно понял я. Мне почему-то стало жалко эту неухоженную, несмелую брошенку.

– Прохор, что с тобой?

Я тряхнул головой.