Осторожно ступая, Шпагин вышел в прихожую. Стук усилился. Полковник присел над распростертым Алимкой. Кровь татарина застыла, обозначив щели в полу. Шпагин оттащил труп к стене и, присмотревшись, обнаружил в пазу доски рукоять. Шпагин поднял крышку – тусклый свет падал на каменные ступени подвала.
– Спасибо, брат, – обратился полковник к мертвому.
Винный погреб был обширен: на стеллажах запыленные бутылки и бочонки. Пара факелов чадит в потолок, освещая пространство. Некоторые камни вывалились из стен, на их месте зияли норы. Судя по всему, крысы тут водились размером с собаку. А может, и не крысы?
Шпагин прислушался, держа «лютцау» наготове, прошел на стук, к которому добавился еще легкий скрип. В глубине подвала полковник наткнулся на дверь, обитую кровельным железом.
– И как? – спросила она.
– Вы чудесная мастерица, Елена Александровна, – честно признался Шпагин.
Куколки в платьях и шляпках, в матросках и сюртучках сидели ровными рядами на полках. Другие, лишенные одежды, лежали на столе: шитые тела и конечности, набитые ватой, с фарфоровыми ладошками и ступнями, миленькие одинаковые – как показалось Шпагину – головки. Леночка стояла посреди мастерской, несравненно хорошенькая в белом передничке, и подушечка с разноцветными булавками на запястье выглядела драгоценным украшением…
Она срезала косу, и грязные пряди свисали на лицо, но полковник не спутал бы ее ни с кем.
– Леночка, – прошептал он, и плечи мастерицы дрогнули.
Игла швейной машины остановилась, не дошив полосатую пижамку из парусины, чугунная педаль перестала скрипеть.
Сидящая с ней рядом Екатерина Мироновна замерла с открытым ртом. Она набивала шитые тела чудовищных кукол тряпками и сеном, привязывала ладошки и ступни – мертвую плоть! – затягивала на посиневших шейках тесемки.
– Леночка.
Мастерица повернулась: потухший взгляд, выцветшие некогда голубые глаза, желтая сухая кожа старухи. Она смотрела сквозь Шпагина, и тот не видел ничего от прежней Елены Александровны. Она умерла, а он еще боролся. За что? За жизнь? За царя? За отечество? Он собирался убежать с Черного берега. Куда? От кого?
Константин Викторович Шпагин вдруг понял: последние три года он жил одним желанием – увидеть ее. Хоть раз, но прежнюю: в белом передничке, с русой косой на плече, улыбчивую хорошенькую девушку. Шпагин надеялся и боялся своей мечты: освоиться за границей, начать свое дело и вернуться сюда, чтобы разыскать, вытащить из ада, спасти Ее. Но из ада не выбраться самому.
Полковник Шпагин поднял карабин…
– Ипполит! – в подземелье голос Катерины прозвучал глухо, но выстрел оглушил.
Женщину отбросило на полки, головы и ладошки в беспорядке посыпались на пол. Леночка не испугалась. Удивленно глянула на убитую, и машинка застучала, заскрипела вновь. Шпагин выстрелил второй раз.
– Нет! – из соседней комнаты выбежал Ипполит Сергеевич. – Остановитесь!
Ствол карабина медленно повернулся к нему.
– Это все она! Она боялась смерти! Страшно боялась смерти! Она нашла мастерицу! Она придумала детей! Она поила людей вином и скармливала детям!
Шпагин потянул затвор.
– Стойте! – Воспитатель уже визжал от страха. – Без меня вам не выбраться! Я все расскажу! Мы не убивали детей. Собирали умирающих от голода, замерзающих, – он спешил, глотая слова, выпрашивая жизнь. – Это же благородно! Благородно давать детям новую жизнь. Завтра придет телега за… за вами, господин полковник, и вы уедете.
Выстрелом Ипполита Сергеевича сбило с ног. Он растерянно взглянул на простреленную грудь, коснулся дрожащими пальцами раны.
– Больно, – прохрипел воспитатель. – Вы… бесчеловечный солдафон… Как… больно.
Скалясь, Ипполит Сергеевич потянулся в сторону Шпагина. Иной человек от такой раны сразу бы отдал душу богу… Если есть что отдавать.
Второй выстрел – в голову – остановил воспитателя. Клеенчатый передник, измазанный кровью, который был на нем, омыла свежая кровь.
Руки сами перезарядили «лютцау». Механически переставляя ноги, полковник вошел в соседнюю комнату. На круглом столе в холодном синем свете корчилось тело. Видимо, Шпагин застал воспитателя за моментом творения. Разряды исходили из решетчатого круга, висящего над столом, в ладони и ступни чудовища. Его голова колотилась о крышку стола, шитое тело начинало дымиться.
«Воспитанники» приюта метались вокруг. Лишившись учителя – создателя? отца? – они не могли остановить агонию нового товарища. Один накинулся на полковника и тут же схлопотал пулю. Остальные бросились наутек, забились по углам комнаты, нырнули в норы в стенах.
Шпагин огляделся, подошел к большому деревянному ларю у стены слева, поднял крышку. Ладони, ступни и головы пришивали чудовищам. Здесь, пересыпанное солью, лежало остальное. Ясно, зачем приедет телега.