Полковник устало откинулся на стену. Сквозь осыпавшуюся штукатурку видна решетка из дранки, что тебе ребра обглоданной рыбы. Долгая тьма, злой ветер, и кажется, что никогда Черный берег не был пронзительно синим с золотым солнцем в вышине, не было ласкового плеска и горячего песка.
– Константин Викторович! Что ж это вы мне все розы дарите?
Яркое солнце сквозь ажурный зонтик, и милое личико скрыто в тени.
– Я же ромашки люблю.
Ее приятный смех… Как сон…
– Полковник! Ай-яй! Шайта-а-ан!
У входной двери возня. Серегина пришибло дверью?
– А-а-яй! Полковник! – орет Алимка не своим голосом.
Ротмистр срывает мешковину – серые тени метнулись в стороны. Вытянутая тень Тенишева, стоящего в дверном проеме с револьвером на изготовку, падает на Серегина, и полковник видит только удивленное лицо солдата. Видит, как тот поднимает руку, стараясь защититься от существа, повисшего на рукаве его шинели. Выстрел! Вспышка на мгновение освещает темный коридор, будто молния…
– Алимка! – полковник вглядывается во тьму, сквозь белесую пелену перед глазами – выстрел ослепил.
Колючий ветер рвется в дом зверем, и дверь едва держится на одной петле.
Шпагин с ротмистром быстро возвращают ее на место, запирают на прут.
– Серегин!
Солдат стоит, растерянно глядя на полковника. Чайник, полный снега, валяется в стороне.
– Вот так… незадача, – бормочет Серегин, судорожно глотая воздух, и падает.
Тенишев опускается на колено, расстегивает шинель раненого.
– Черт! Какой же ты дурак, Серегин! Какой дурак.
Ротмистр пачкается в крови, пытаясь зажать рану в груди солдата. Все кончено.
– Кто это был? – полковник еще пытается докричаться до сознания умирающего. – Где Алимка? Солдат! Где Алимка?
– В… воки, – шепчет тот, мертвеющими губами. – Воки…
– Волки, – понимает Тенишев.
Слабая улыбка появляется на губах Серегина и замирает.
– Кончено, – ротмистр пытается попасть наганом в кобуру.
Полковник закрывает солдату глаза. Кажется, что Серегин уснул и видит сон о том светлом мире, который только что грезился Шпагину. Или он в своем мирке, куда всегда мечтал попасть, – в мирке из книги Луи Буссенара, с которой не расставался? В любом случае, он во стократ счастливее тех, кто остался здесь, на Черном берегу.
– Я попал, – шепчет ротмистр. – Я попал в волка, Шпагин.
– Бросьте. – Полковник оборачивается к нему, смотрит в злые глаза. – С такого расстояния и ребенок не промахнулся бы. Просто волки чертовски проворны.
Тенишев вглядывается в его лицо, хорошо освещенное, и не находит ни тени насмешки или иронии. Ротмистр разворачивается и быстрым шагом возвращается в теплую комнату.
– Чай отменяется, – объявляет он. – Ну что, Екатерина Мироновна? Угощать будете?
Его руки в крови только что убитого солдата, и женщина с ужасом смотрит на них, уже видя себя с простреленной головой. Жалобно звенят бутылки в корзине.
– Берите все, – трясущимися губами шепчет Екатерина Мироновна. – Берите. Только не убивайте. Я вас умоляю.
Ротмистр слушает ее, яростно оттирая пальцы поднятой с пола тряпицей.
– Не убивайте…
– Заткнись! – кричит Тенишев.
– Я прошу вас, господин офицер, – лепечет Ипполит Сергеевич. – Тише.
– Чего? – не понимает ротмистр и спохватывается. – А, черт. Дети.
Он щурится, вглядываясь в темный угол:
– А вы уверены, что они еще спят?
– Я и пытаюсь вам это сказать! – Воспитатель срывается на крик. – Они испугались и убежали. Если их сейчас не разыскать – к утру замерзнут насмерть.
– Если их раньше не найдут волки, – в комнату входит полковник. – Звери в доме, господин воспитатель.
В его руках патронташ Серегина. Полковник взял карабин из угла, где его оставил солдат, проверил магазин – полный. «Лютцау» сейчас очень пригодится, если придется стрелять волков. Карабин любят охотники за надежность и кучность.
– Боже правый, – Ипполита Сергеевича едва не подвели ноги. – Это ужасно! Д-да. Ужасно.
– Но как дети прошмыгнули мимо нас? – ротмистр схватил воспитателя за отвороты парусинового пиджака, встряхнул, приводя в чувство. – Довольно причитать! Здесь есть еще дверь?
– Д-да, – несчастный Ипполит Сергеевич указывает в сторону нар. – Т-там.
За зановесью из мешковины – белая дверь. Она чуть приоткрыта.
– Нам нужен огонь, – Шпагин забрасывает карабин за спину, роется в дровах, выбирая палки для факелов.
Ротмистр отпускает воспитателя… И все-таки добирается до корзины с вином. Сургуч сбит, пробка вырвана зубами. Он пробует, делая хороший глоток.
– Десертное, – причмокивая, сообщает Тенишев. – Не люблю десертное, – отпивает из бутылки, звучно отрыгивает. – Дамское питье.
Он оборачивается к полковнику:
– Шпагин, вы угощали барышень мускатом с мороженым?
– Ага! – ротмистр Тенишев возникает возле столика, как черт из табакерки. – Так вот кого вы прячете от друзей, Шпагин! Нехорошо, Константин Викторович, нехорошо.
В его руках бутылка шампанского. Шпагин слегка смущен – ротмистр как всегда громок… А Тенишев лихо представляется Елене Александровне и целует ручку.
– Что ж вы барышню лимонадом поите, Шпагин! – Ротмистр слишком громок. – А мороженое?
– Нет-нет, – Елена смущена. – Не стоит.