Все повторялось. Он снова поставил её перед «коромыслом». Расколдованную невесту. Снова прижал к себе и крутанул вправо. Но на этот раз медленно и не отпустил, когда их руки выпрямились. Потом развернул лицом к лицу, чуть отступил и галантно поклонился.
Из окон полилась музыка. Танец юной любви. Жемчужина программы. Заливистые переборы, пение струн, лёгкое дыхание меди. Волшебный вечер. Волшебная музыка. Тут и колода запляшет.
Дальше всё было как на террасе с Иртеньевым. Те же шаги, те же движенья. Поначалу. Откуда Олег их знал? Неужели учителя выписывал? Но почему он уводит её всё дальше от центрального входа?
Вот они уже на парковой стороне. Домашние заготовки кончились. Но музыка продолжалась! Этот столичный оркестр творил что хотел! Отыграв классический вариант, они сразу же выдали вариации на тему. Мелодия, конечно, угадывалась, но что с ней делать? Да ещё Олег перестал двигаться как Иртеньев. Она уже не могла просчитать его шагов. И повороты совсем другие. А руки вообще с ума сошли. Такое вытворяют – Иртеньеву не снилось. И всё же это был танец юной любви. Вариации на тему. Сговорились они, что ли? Хоть бы слово сказал! Предупредил! Так нет же! Кружит вокруг неё, глаз не сводит, а она стоит берёзонькой и обернуться не может. Хорошо, что их никто не видит. (О зеркальщиках Вероника как-то позабыла.) Точно, сговорились! И лебёдушку не изобразишь. Ритм не тот.
О! Прижался к ней сзади, обнял, взял за руки нежно и заставил-таки участвовать в общем сговоре!
Понеслась душа в небо! Какие там шаги! Какой ритм! Круговерть объятий и перестук сердец – вот что такое танец юной любви. И ещё восторженный шёпот на ушко. И счастье в глазах, отражающих пламя. В первую вариацию она этого ещё не поняла. В первую вариацию он её вообще не отпускал. Но крутил-вертел – будь здоров. Танцевал за двоих. Всей её подготовки хватило только на то, чтобы ему не мешать. К середине второй вариации он её отпустил. А ей захотелось вернуться. Захотелось снова чувствовать его руки на спине, плечах, бедрах, захотелось прижаться к нему всем телом и отпрянуть, хотелось упасть на его ладонь у самого мрамора и тут же взлететь на носочки.
Конец третьей вариации застал их в аккурат перед центральным входом. А в начале четвёртой сверху раздался писклявый голосок:
– «Молоко» танцует! «Молоко» танцует!
К нему тут же присоединились другие голоса:
– Ух ты, зд
– Оркестр только для «сливок»! Это наша музыка!
– Тихо! Не мешай!
– Приходите завтра!
– На закрытие!
– Бал только для «сливок»! Долой самозванцев!
Сторонников исключительно «сливочной» музыки оказалось явно больше.
Вероника не замечает криков. Она живёт в танце. А мир вокруг – всего лишь декорации.
По окну ударил слепящий свет (зеркальщики подарили Олегу несколько секунд). Крики смолкли, но потом окна стали закрываться одно за другим, заглушая музыку.
Она снова лежит на его ладони. Второй рукой он поддерживает её бедро. Танец закончен. В глазах – небо. Сердце готово выпрыгнуть из груди.
Олег склоняется над ней.
– Никаких летунов не надо! – шепчет она.
– Полностью согласен!
– И полёта не надо!
– Это и был полёт.
Она обнимает его за шею и целует.
«Коромысло» реагирует бурными аплодисментами.
Двойной свист.
Свет гаснет.
– Вам нужно бежать! Мы только что сорвали «сливочный» бал. Завтра всё утрясется, но сейчас вам лучше исчезнуть! Вас не должны узнать. Эти разбирательства романтики не добавят.
Вероника обернулась: перед ними стоял старикашка-зеркальщик с Олеговым пиджаком в руках. Куда бежать? Зачем? Её ноги не держат.
– Бежим в парк, – сказал Олег. – Не будем скандалить.
– Мы прикроем, – пообещал зеркальщик.
И она побежала! Откуда силы взялись?
Тройной свист – за спиной полыхнуло пламя.
Беглецы не увидели, как всадник на чёрном коне объехал все «сковородки» и каждому зеркальщику дал по три золотых монеты, а старикашке – целый мешочек. Отблагодарив зеркальщиков, он направил коня в сторону парка. Но не проскакал и сотни метров. Остановился, посмотрел зачем-то на небо (наплывающие облака закрывали звёзды), развернул коня и скрылся у подножия холма.
– Стой! Можно и передохнуть. Отдышись.
Они только что миновали парковую арку. Фонарь остался позади, но ещё разгонял темноту. Наконец-то она его услышала. Остановилась, кивнула и тут же согнулась, упершись ладонями в коленки.
Он взял её на руки.
– Нет! Отпусти, ты тоже устал! Ещё надорвёшься! Отпусти! Мне это не нравится!
Олег послушался. Поставил Веронику на землю и прижал к себе.
– Так лучше?
– Угу.
– Отдыхай. Дыши глубже.
– Угу.
– Куда понеслась? Мы ж не преступники. Сбежали, просто чтобы эти рожи не видеть. Могли бы вообще не спешить.
– Угу.
Вероника смотрела на Дворец. Он словно стыдился недавнего происшествия: костры уже не горели, «гирлянды» на стенах погасли, даже свет в окнах потускнел. И ни звука.
– Музыки нет. Как ты думаешь, они открыли окна?
– Конечно! Надо же им чем-то дышать!
– Значит, сливочный бал сорван.
– Я этого не хотел…
– Но почему?! Мы же им не мешали ни капельки! Мы даже на порог не ступили! А потом вообще сбежали! Танцуйте сами сколько угодно! Почему он погас?