Настоящая история мадам Баттерфляй

Каждый день Мицуэ уходил по делам, оставляя Сатиё заниматься хозяйством и приглядывать за детьми, занятыми своими забавами. Она не разрешала им играть на улице с тех пор, как в Нагасаки стали приходить иностранные корабли с западными мужчинами и изредка женщинами, — обычно эти корабли задерживались на неделю, а потом шли дальше. Но однажды в Нагасаки прибыл корабль с группой людей на борту, которые начали искать себе землю для поселения, и стало ясно, что они не намерены уплывать в ближайшее время.

— Они называют себя христианскими миссионерами, — сообщил Мицуэ. — Говорят, они хотят построить здесь церковь — так называются их храмы — и распространять христианство в Японии.

— Но почему в Нагасаки? — запротестовала Сатиё. — Мы живем тут мирно, наши дети в безопасности. Нам не нужно, чтобы какие-то чужаки приплывали сюда и проповедовали свой образ жизни. Мы и так счастливы, зачем нам что-то менять?

— Но они помогают развитию торговли: покупают дома, ходят в рестораны и бары, — ответил Мицуэ. — Так что есть и положительная сторона.

— И все же из этого не выйдет ничего хорошего, — настаивала на своем Сатиё. — Посмотри, сколько гейш развелось из-за них! Стоит только заглянуть в район Маруяма, и сразу становится видно, как изменился наш город!

Мицуэ не стал с ней спорить. У него хватало забот из-за неудавшейся сделки, грозившей ему разорением. Никто не должен был знать, что он потратил все деньги, взятые в кредит, на закупку товаров для растущей общины иностранцев, а корабль, который их вез, затонул.

«Этого не должно было произойти, — стенал Мицуэ. — Я мог продать этот груз чужакам за тройную цену, выплатить ссуду и получить неплохой доход».

С тяжелым сердцем наблюдал он за своей семьей, мирно отдыхающей после ужина возле теплого очага в их скромном, но уютном доме. Вдруг его и дальше будут преследовать неудачи и дом отберут за долги?

Мицуэ смотрел, как его любимица Тёо-Тёо играет с братом, и у него сжималось сердце. Что будет с ней, если они лишатся крова? Ей только-только минуло шестнадцать, и он гнал от себя мысли о том, как это милое невинное лицо омрачат тревога и смятение, если ее мир внезапно рухнет.

Он решил, что завтра пойдет к кредиторам, станет умолять дать ему больше времени, чтобы расплатиться с долгами, и для этого, если потребуется, даже устроится работать на чужаков, как бы ни возражала Сатиё. Мицуэ не знал, что еще предпринять.

А главное, Тёо-Тёо не должна была догадаться: Мицуэ не выдержал бы вида печали и тревоги на ее ничем не омраченном прекрасном лице.

ГЛАВА 3

— Как ты мог довести нас до такого? — плакала Сатиё. Она рыдала целыми днями, и даже дети выглядели обеспокоенными и испуганными. — Говорили тебе: не приближайся к этим чужакам, не навлекай позор на семью!

Она отлучила его от спальни, и ему пришлось спать на тонком футоне[1] в гостиной, а Тёо-Тёо каждый вечер сидела подле отца, молча утешая его.

Каждое утро Мицуэ отправлялся к причалу и помогал разгружать корабли, ежедневно прибывавшие в порт. Оставив гордость, он храбро принял на себя этот позор: из преуспевающего купца превратился в портового грузчика, чтобы выплачивать долги и покупать еду для семейного стола.

У юной Тёо-Тёо каждый вечер болело сердце при виде того, как отец возвращается домой и держит покрытые мозолями руки в тазике с теплой водой; изможденный, в грязной одежде, пропахшей потом от тяжелого труда.

— Неужели нет ничего, что я могла бы сделать, чтобы приносить деньги в семью, — жаловалась Тёо-Тёо брату. — Я чувствую себя такой беспомощной, когда вижу, как тяжело приходится отцу.

— Что ты можешь, Мика? — презрительно фыркнул брат. — Ты всего лишь девчонка, какой от тебя толк. Дождись, когда я вырасту и стану помогать отцу. А девчонки могут только выходить замуж и рожать детей!

— Но к тому времени, как ты вырастешь, отец уморит себя работой, — печально отвечала Тёо-Тёо. У нее не было настроения пререкаться с братом, как бы ни обижали ее эти слова.

Все равно брат был прав: по японским традициям юная девушка мало чем могла помочь семье, если только не…

Последнее время Тёо-Тёо все чаще задумывалась о немыслимом, запретном, и ей начинало казаться, что есть все-таки нечто такое, что она может сделать.

Несколько дней назад она забрела в ту часть города, о которой так неодобрительно отзывалась мать, — в Маруяму, район, где вдоль улиц протянулись чайные домики, красотки в цветастых кимоно подавали чай посетителям и болтали с ними, отрабатывая зарплату и щедрые чаевые.

Мика не понимала, почему мать не одобряет подобные места. В конце концов, девушки не делали ничего плохого, только подавали чай с пирожными и болтали с клиентами, пусть большинство из них и были мужчинами. Работа казалась несложной, и Мика не сомневалась, что девушкам хорошо платят просто за то, что они развлекают гостей.