Настоящая история злой мачехи

Слышу звонкое и разбегающиеся многократным эхом цоканье каблуков и медленно оборачиваюсь – на грязно-жёлтой стене мелькает странная тень. Огромная, искаженная. Будто зверь пригнулся перед прыжком, но зверя-то и нет. Я приседаю и прячусь за мусорным баком, а с другой стороны появляется одинокая фигура. Молодая женщина в плаще и почти мужской шляпе с короткими полями замедляет шаг и в сомнении останавливается, вглядываясь в темноту и с опаской прислушиваясь. Отчётливо пахнет страхом.

Женщина поднимает лицо к свету и я пугаюсь ещё больше – это Машка. Зачем её носит в такой час, одну? Скорее беги, пока не поздно! Пытаюсь закричать, но не могу пошевелится, как это бывает во сне.

Машка ёжится, поправляет платок на шее и делает ещё несколько неуверенных шагов.

Теперь боюсь уже я, но не за себя. И ясно понимаю, что всё вокруг сон, но не могу вырваться из липкого ощущения полной невозможности остановить катастрофу.

Машка встряхивает волосами, отчего шляпа чуть съезжает набок, и вдруг бежит сломя голову прямо ко мне. Когда она совсем близко, прыгаю и в самый последний момент вижу её огромные, испуганные глаза – а потом просыпаюсь.

Сонный Царёв таращится на меня, нащупывает и включает прикроватный свет и озабоченно спрашивает, что случилось. Я убираю со лба влажные волосы и чувствую, что пальцы мои ледяные, словно одеревеневшие.

Уснуть уже не получается, и встревоженный моим кошмаром Царёв заботливо заваривает чай с облепихой и мёдом, и мы сидим на кухне, тихонько разговаривая и всматриваясь в утренний полумрак за окном. По его глазам вижу, что он напуган моей выходкой – кажется, я кричала во сне.

Надо бы поспать, с утра везти Алёнку в школу, да и Царёву на работу, так что после затянувшегося ночного бдения мы снова ложимся, но я ещё долго ворочаюсь и слушаю, как он дышит во сне, а за окном весело чирикают птицы.

Всё-таки заснула, но тут же пришлось вставать и спешно завтракать – школа ждать не будет. Алёнка в очень хорошем настроении, но хмурится и кусает губы, заметив мою заторможенность. Когда мы оказывается в машине вдвоём, она серьёзно и по-взрослому гладит мои волосы и спрашивает, в чём дело. Просто дурной сон – и она понимающе потирает висок, но продолжает наблюдать, незаметно косясь, пока я смотрю на дорогу.

Попытка схитрить и доспать не удаётся, и я звоню Машке. Ответа нет, и это здорово подстёгивает общее смятение. В последнее время это я не брала трубку, а не она.

К полудню оставила ей двадцать пропущенных звонков и сообщений.

Наконец гудки прерываются и мне отвечает незнакомый мужской голос – спрашивает, кто звонит. Я прошу позвать Машу, но в ответ получаю вкрадчивый вопрос, насколько хорошо мы знакомы.

Школьная подруга, а в чём дело? Тогда вы можете приехать на опознание, подтвердить её личность? А то телефонная книга не содержит никаких «мам» или «любимый», а документов при ней не оказалось. И в последних набранных именно мой телефон встречается с завидной регулярностью.

Ещё плохо понимаю, что случилось, но соглашаюсь на всё и договариваюсь приехать по адресу.

Надеюсь, что это какая-то ошибка, но… Ошибки нет.

Машка похожа на восковую фигуру, такая спокойная, холодная. Даже высокомерная, как будто малейший намёк на улыбку тщательно вымаран.

Человек подхватывает меня за локоть и выводит вон, и я ещё долго сижу в коридоре, пытаясь сосредоточиться.

Что же я натворила? Или это была не я? Но тогда кто?

Наконец приезжает Серых и я плачу, уткнувшись в его куртку.

Машины похороны помню смутно.

Мельтешение знакомых, но чаще – совершенно чужих физиономий. Цветы, речи, какая-то бессмыслица. Тогда ещё мало кто знал про диковатые обстоятельства смерти, и мы были избавлены от излишнего внимания прессы и зевак.

Волна прокатилась позже, и вот тогда люди занервничали.

В новостях твердят про серию загадочных случаев в тихих московских дворах, и люди уже опасаются выходить по ночам из дома, а таксисты дерут тройной тариф, если после полуночи приходится ехать в центр. От властей официальных заявлений пока нет, но я знаю, что полиция в замешательстве.

Каждое утро они находят какого-то бедолагу и притом не имеют ни малейших идей, что происходит. Камеры не фиксируют решительно ничего, только зазевавшегося прохожего, ещё секунду назад спокойно ступающего в тень из освещённого фонарями или вывесками пятачка, а теперь лежащего на асфальте в нелепой позе. И с одинаково равнодушным лицом, как будто повседневные заботы разом улетучились.

Ролики умудрились попасть на телевидение, журналисты выдвигают одну дурацкую версию за другой, и простые люди уже не стесняются писать в комментариях, что это может быть вовсе не человек.

Царёв как-то делится, что у него в офисе активно болтают про вампиров и прочую нечисть, но с облегчением вижу – слухи эти ему смехотворны. Он презрительно добавляет, что давно следовало бы успокоить народ, а то фантазия у некоторых неприлично зашкаливает.