Лиз. Пожалуйста, будь серьезнее. Твое поведение отражается на всех нас. Моррисе, Генри, Монике и мне. Ты отвечаешь за нас, а мы отвечаем за тебя. Ты никогда не упускаешь возможности прочитать нам нотацию или погрозить пальчиком, если тебе не по нраву какие-то наши поступки.
Гарри. Я прав в этом или нет? Ответь мне!
Лиз. Ты прекрасно решаешь проблемы других людей, а вот когда дело касается твоих собственных, получается уже не очень.
Гарри. Не ожидал я от тебя такой черной неблагодарности!
Лиз. Я думаю, тебе пришла пора очень пристально взглянуть на себя и решить, так ли необходимы тебе все эти пиратские набеги. Лично я уверена, что необходимости в них нет никакой. Подумай, как это будет забавно, минуту-другую не притягивать к себе женщин. Из селезня стать серой уточкой. Для тебя это будет чудесное превращение.
Гарри. Дорогая Лиз, ты действительно очень милая.
Лиз (резко). Дорогой, похоже, я с тем же успехом могла говорить на китайском.
Гарри. Не сердись, Лиз. Я понял, что ты хотела сказать, честное слово, понял.
Лиз. Для меня это приятная неожиданность. Твое недавняя агрессивность говорила об обратном.
Гарри (умасливая Лиз). Но я же имею право на перемену настроения.
Лиз. Опять играешь.
Гарри. Ты наговорила мне много неприятного, даже жестокого. Я расстроился.
Лиз (отворачиваясь). Если бы только ты.
Гарри. А если говорить серьезно, не кажется ли тебе, что ты слишком уж сильно насела на меня? Признаю, иной раз я позволяю себе некоторые вольности, но, по большому счету, они никому не приносят вреда.
Лиз. Ты вредишь себе и тем немногим, очень немногим, кому ты действительно дорог.
Гарри. Полагаю, ты обговорила все это с Моникой, Моррисом и Генри?
Лиз. Еще нет, но обязательно обговорю, если не увижу изменений к лучшему.
Гарри. Значит, шантаж?
Лиз. Тебе же очень не нравится, когда мы выступаем единым фронтом.
Гарри
Лиз. Тебе не кажется, что мы сейчас говорим о другом?
Гарри. Конечно же, нет. Двадцать лет тому назад Генри вложил все деньги в «Заблудившегося кавалера». И кто играл в этом спектакле, который шел не только по вечерам, но и днем? Я! А кто начал его продюсерскую карьеру в той пьесе? Моррис!
Лиз. Мне бы хотелось, чтобы ты перестал задавать вопросы, на которые сам же и отвечаешь. У меня начинает кружиться голова.
Гарри. Где бы они были без меня? Где была бы Моника, если бы я не вырвал ее из рук злобной старухи-тетки и не дал ей работу?
Лиз. Жила бы со злобной старухой-теткой.
Гарри. А ты! Одна из самых депрессивных, меланхоличных актрис английской сцены. Где бы ты была, если бы я не заставил тебя перестать играть и начать писать?
Лиз. В Ридженс-Парк.
Гарри. Святой Боже, ради этого я даже женился на тебе.
Лиз. Женился, и вот что из этого вышло.
Гарри. Знаешь, я любил тебя дольше любой другой, так что тебе грех жаловаться.
Лиз. Я не жалуюсь. По моему разумению, человек должен испытать все, как бы тяжело ему ни пришлось.
Гарри. Ты обожала меня, знаешь, что обожала.
Лиз. До сих пор обожаю, дорогой. Ты же у нас такой благородный, так ясно показываешь нам, что мы должны благодарить тебя за каждый вдох.
Гарри. Я этого не говорил.
Лиз. Ты, между прочим, точно также зависишь от нас. Мы останавливаем тебя, когда ты становишься транжирой и начинаешь каждые пять минут покупать дома. Мы остановили тебя, в самый последний момент, когда ты вдруг захотел сыграть Пер Гюнта.
Гарри. Я до сих пор уверен, что обессмертил бы себя ролью Пер Гюнта.
Лиз. А прежде всего, мы не позволяем тебе переигрывать.
Гарри. Вот теперь ты зашла слишком далеко, Лиз. Думаю, тебе лучше куда-нибудь уехать.
Лиз. Я только что вернулась.
Гарри
Моника
Гарри. Ты когда-нибудь видела, чтобы я переигрывал?
Моника. Часто.
Гарри. Это заговор! Я это знал!