Настоящая принцесса и Снежная Осень

Сидеть пришлось долго. Лизе вообще показалось, что целый час. Замерзла она сразу же: по коридору в темноте беззвучно ползали ледяные сквозняки. За одной из дверей, ближайшей, что-то происходило — слышались пружинистые энергичные шаги, шуршала бумага, иногда что- то пикало — то ли компьютер, то ли ещё какая-то электроника. Лиза попыталась было включить слух, но к особым достижениям это не привело — разве что стало ясно, что за дверью много и торопливо пишут. Перьевой ручкой. Сидеть было противно — диван оказался кожаный, холодный, скользкий и коварный: на краешке сидеть — съезжаешь, а поглубже, задвинуться — проваливаешься так, что ноги выше головы задираются.

Глаза у Лизы понемногу привыкли к темноте, и она различила квадратный — как это называется? — ну да, холл со светлыми стенами, увешанными картинами. Напротив темнел такой же диван с такими же двумя пластиковыми деревьями и тумба с громадным мертвым телевизором. Разговаривать совсем не хотелось. Костя, потерпев фиаско с подвигом номер один, сидел смирно, словно в очереди к зубному, — наверно, лелеял далеко идущие планы. Действие гномского кофе постепенно выветривалось, и Лизе, несмотря на страх и колотящееся сердце, нестерпимо захотелось спать. Она судорожно зевнула и строго велела себе не поддаваться. А то ещё врасплох возьмут.

Потом снова послышался мерный топот, из- за угла коридора поплыло, покачиваясь, жиденькое пятно белесого света, и показалась Паулина. Лиза с Костей одновременно поднялись. Паулина, не глядя на них, прошествовала к той двери, за которой таинственно шуршало, и постучала в неё — очень трепетно и несмело. Ого, Паулина боится!

Петли еле слышно скрипнули.

Этот человек стоял у заваленного бумагами письменного стола с дымящейся чашечкой в руке и смотрел на Лизу сквозь дымчатые стекла очков с такой издевкой, что ей сразу стало горячо — и ушам, и щекам и даже глазам. Уже потом она поняла, что в комнате почему-то светло — по крайней мере, вовсе не темно, хотя откуда исходит синеватое холодное сияние, было неясно. И очки — да, очки же у него теперь не тёмные! Приспосабливается, — подумала Лиза, и ей вновь стало очень зябко, особенно спине.

— А, это вы, — сказал Изморин и поставил чашечку на стол. В комнате крепко пахло кофе, сигаретным дымом и чем-то отвратительно- сладким, но при этом было холодно, как в морозилке. В левой стене разевал темную пасть нетопленый камин.

— 3-здравствуйте, — выдавил Костя, делая попытку заслонить Лизу.

— Обязательно буду, благодарствуй, — сквозь зубы ответил Изморин. — Здоровье мне пригодится. Рад тебя видеть, Лиллибет, — кивнул он и снял очки вовсе. Костя с подчеркнутым интересом смотрел в белые глаза бывшего Мутабора и старался не щуриться. Допрыгается, в тоске подумала Лиза.

— Садитесь, раз пришли. — Изморин указал подбородком на металлические стулья у дальней стены и вернулся за стол. И тут Лиза заметила, что на столе стоит тяжелая хрустальная ваза с толстым букетом белых лилий — вот они-то и сияли мертвым синеватым светом, от которого сразу заболели глаза. Лизе даже сначала показалось, что цветы стеклянные и что это такая лампа, но цветы стояли в воде, никаких проводов от них никуда не тянулось, да и пахли нестерпимо.

Неоновый свет глянцево поблескивал на расстеленной по столу новенькой карте Петербурга.

Некоторое время Изморин внимательно смотрел на карту. И Лиза вдруг почувствовала себя страшно глупо. Как в кабинете директора, честное слово! Изморин продолжал молчать, потом побарабанил по карте длинными белыми пальцами. Лиза поежилась.

— И с чем вы явились, позвольте спросить? — издевательски поинтересовался Изморин. — Уж не помощь ли предлагать?

Лиза набрала было в грудь воздуху, но тут он поднял глаза и посмотрел на неё в упор.

Ну вот, опоздала.

Изморин вышел из-за стола и навис над ней, сунув руки в карманы.

— А знаешь, что мне кажется, дитя мое? Кажется мне, что не стоит больше тебе верить, — сказал он, покачиваясь с пятки на носок. — Учитывая: твои предрассудки, — он поднес руку к самому Лизиному носу и стал загибать бледные аккуратные пальцы, — влияние разных принципиальных волшебничков, тяжелую наследственность, строптивого старшего братца и некоторый ночной эпизод — нет, не верю. Передумал. И я не верю, что ты пришла сюда потому, что испугалась. Ты ещё совсем букашка, Лиллибет, ничего по-настоящему страшного в своей маленькой жизни не видела и потому не умеешь по-настоящему пугаться. А зря, девочка моя.

Изморин вернулся за стол и снова уставился в карту.

— Потому что скоро тебе станет страшно, очень страшно, принцесса, — пропел он, — и ты будешь помогать мне как шелковая. К тебе, дракон, это тоже относится.

Он оторвал уголок какой-то бумажки и стал катать между пальцами бумажный комочек.

— Намерения у меня, как вы поняли, самые серьезные, — продолжал Изморин. — Мне, само собой, нужен не только этот город, планы у меня куда обширней. С этого вашего Петербурга просто удобнее начинать. У меня довольно солидный жизненный опыт, Лиллибет, и на данный момент я очень точно знаю, чего хочу.