Настоящая радуга

В Рангун де-Воллан попал из Калькутты. Остановка была не очень длительной, всего несколько дней. «Сюда редко заглядывают путешественники, — размышляет де-Воллан, — и мне хотелось бы посвятить Бирме больше времени, поехать в Мандалай — столицу Верхней Бирмы, оттуда на китайскую границу, но от такого заманчивого знакомства с новою страною надо отказаться. Впереди еще далекий путь на Яву, Китай и другие интересные места». А жаль. Побудь де-Воллан в Бирме подольше, увидь он здесь районы, лишь недавно покоренные англичанами и не лишившиеся еще многих, уже утерянных в Рангуне национальных черт, мы имели бы важное свидетельство наблюдательного очевидца о Бирме конца прошлого века.

Как всегда, еще на пароходе де-Воллан достает и прочитывает все, что может узнать о истории и особенностях страны, в которую намерен попасть. Так и теперь: он излагает в своей книге историю Бирмы, а затем, когда письменные источники информации исчерпаны, принимается за изучение попутчиков.

«Интересного на пароходе мало, публика несимпатичная. Всё молодые полицейские, едущие просвещай новый край и водворять в нем порядок. Посмотришь ни одного — ему лет двадцать, а он уже получает несколько сот рупий в месяц. Это не исключение, а скорее общее правило. Послушаешь этих господ и убедишься, что такое крупное жалованье — сущий пустяк в сравнении с крупными кушами, которые получают высшие чиновники… все это возьмется с населения покоренной провинции».

Де-Воллан наблюдает за молодыми хозяевами Бирмы с заинтересованностью биолога. И коллективный портрет, нарисованный им, настолько выразителен, что стоит того, чтобы привести его целиком: «Будущие администраторы — бодрый, веселый народ, любители спорта, поглощающие умеренное количество брэнди с содой, поклонники комфорта, во время обеда не отказывают себе в бутылочке холодненького. Шовинисты они страшные, патриоты самой чистой воды. Русских хотели бы изжарить и уничтожить вконец, но это не мешает им быть очень порядочными людьми. Посмотришь на них и подумаешь, как они не похожи на нашу молодежь; всё это практики, здравого смысла много, но идей очень мало, порывов, колебаний тоже не имеется, а есть одна торная дорожка, с которой они не собьются. Все они обзаведутся семьей, воспитают детей в том же духе добропорядочности, джентельменства, приучат их к труду, к исполнению долга, но не знаю, согласитесь ли вы со мной, — в таком обществе очень скучно и тоскливо».

Лишь два маленьких разъяснения стоит сделать к этому портрету. Слово «патриот» в те годы в русском языке имело несколько иной, чем сейчас, оттенок, употребляясь чаще всего в значении «ура-патриот». И второе слово, «порядочность», также не совсем совпадало по значению с сегодняшним: оно относилось скорее к хорошему воспитанию, манерам и следованию правилам хорошего тона.

Часть своего рассказа де-Воллан посвятил Рангуну — быстрому развитию этого колониального центра, его хозяйству, экономике и социальным отношениям в нем. Он оставил яркое, красочное описание пагоды Шведагон, рассказал про обычаи бирманцев, нарисовал уличные картинки. Его заинтересовала проблема просвещения в Бирме. «Не надо думать, — говорит он, — что страна погрязла в невежестве. Напротив, туземных школ очень много в Бирме, и в Бирме, как мне говорили, редко встретишь неграмотного».

Но тут же неприятная черта резанула глаз. «На станции мне выдали рукописный билет. Новость: на некоторых вагонах красуется надпись: «Только для европейцев». Туземцы, значит, и здесь должны знать свое место».

Глядя в окно неспешного поезда, отмечая все — и как обрабатывают поля, и как живут крестьяне, — де-Воллан вспоминает разговор с богатым индийским помещиком в Рангуне. Разговор он вспоминает не без иронии — не в пользу индуса: «Взять бы хоть коров, говорит индус, бирманец даже не умеет доить их. Он ест мясо, всякую гадость и не гнушается даже змеями. О кастах нет и помину, и женщины работают в поле голые по самый пояс. А затем, статочное ли дело, туземец садится обедать с женой из одного блюда, тогда как в Индии жена подождет, пока муж кончит обед, и тогда поест из другого блюда…»

На станции в Пегу де-Воллану повезло. Пока он в растерянности оглядывался, разыскивая кого-нибудь, кто говорил бы по-английски, к нему подошел человек, оказавшийся местным врачом. Он был метисом, англо-бирманцем, и принадлежал таким образом к той неустроенной и страдающей прослойке колониального общества, о которой де-Воллан много рассуждал, будучи и Индии. Метисы не были приняты в английском обществе и довольствовались в нем вторыми ролями. Одновременно их не признавали те, к кому они сами часто относились свысока, — коренные индийцы или бирманцы. Вот и оказывались метисы обособленной, неполноценной группой.