Настоящая радуга

Арсеньев приехал в Рангун в самом начале 1911 гола и за короткое время успел съездить в Мандалай и многое увидеть. Он выявил и то, что в рядах китайской армии у границ Бирмы есть «японские офицеры с косами», и то, что Англия сосредоточивает свои силы в районе Мьитчины. Но самое главное его наблюдение Заключалось в том, что к англичанам были враждебно настроены качины, шаны и другие горные народности Бирмы. Арсеньев пришел к выводу о непрочности британской власти во всей Бирме, и в его донесении и министерство иностранных дел России 17 февраля (2 марта) 1911 года мы читаем, что «в стране мирных и кротких бирманцев, которыми англичанам до сих пор было так легко управлять, началось брожение умов, иногда принимающее форму серьезных народных волнений». Арсеньев был свидетелем того, как всего в 40 милях к западу от Мандалая жители целого обширного округа «отказались повиноваться английской власти, разогнали полицейские патрули и провозгласили своим королем главного руководителя движения». Восстание было подавлено, когда из Мандалая прибыли английские войска. Арсеньев был удивлен тогда тем, что «англо-индийская печать — добровольно или по принуждению ни одним словом не обмолвилась об этом факте, красноречиво свидетельствующем об опасном ослаблении британского авторитета в провинции, где вчера еще он казался утвержденным прочнее, чем где бы то ни было в Индийской империи».

Генерал Ермолов был в Бирме летом 1911 году и посетил северные районы страны, останавливаясь в Мандалае, Мьитчине и Бамо. Он также убедился в непрочности английских позиций в районах, населенных качинами и шанами, и даже считал целесообразным предоставить кашинам автономию. Мы здесь вспомнили донесения Ермолова и потому, что они представляют исключительную ценность для исследователей антианглийского движения горных народностей Бирмы, свидетельствуя о том, что спустя много лет после официального присоединения Бирмы к британским владениям в Индии антиколониальное движение не прекратилось. И позднее, уже накануне первой мировой войны, в донесении министерству иностранных дел России от 12(25) апреля 1913 года из Симлы русский дипломат Набоков писал, что в Качинском крае «еще очень далеко до умиротворения и фактического водворения власти англичан».

С иных позиций описывал Бирму последний русский путешественник, побывавший там до начала первой мировой войны. Он не был востоковедом, как Минаев или Пашино, не был и знающим скрытые пружины колониальной политики дипломатом, как де-Воллан. Это был молодой геолог Александр Жирмунский.

В 1911–1912 годах Жирмунский совершил путешествие по Азии, побывав в Японии, Бирме, Индии и Египте. Геологу не хотелось быть рядовым туристом — его интересовала проблема возрождения Азии. Сам он ее сформулировал следующим образом: «Азия далеко еще не сказала своего последнего слова. Характерно, что ни одна азиатская страна не покорилась европейцам вполне и что между азиатскими народами замечается редкое единодушие в стремлении к возрождению и вытеснению европейцев». Подобное высказывание, подобная установка перед путешествием могла родиться уже только в начале нашего века.

Именно с этих позиций благожелательного отношения к национальному возрождению Азии Жирмунский пытался подойти к описанию виденных им стран. Но, к сожалению, его молодость и оторванность от проблем изучения Азии привели к тому, что, рассказывая о Бирме, он искренне считал себя первооткрывателем. «Я отвожу сравнительно много места Бирме отчасти потому, — писал он, — что в русской литературе, насколько я знаю, не было еще непереводных описаний ее». Впрочем, вряд ли можно винить путешественника в незнании трудов Минаева, Пашино, де-Воллана и других: ведь дневники Минаева и Вяземского не были опубликованы, статьи Пашино затерялись на страницах газет, та же судьба была уготована очеркам Дмитриева и других путешественников. Жирмунский и познакомился с переводными и английскими трудами по Бирме и постарался дать читателям как можно более полную и объективную картину этой страны.

Нет нужды еще раз повторять, что Жирмунский, как в его предшественники, был быстро очарован Бирмой — в ее красотой, и ее народом. И нет нужды повторять, что он вскоре проникся антиколониальными настроениями, ибо в Бирме, как нигде, ощущалась ненормальность, неестественность управления этой страной пришедшими сюда европейцами.