— Нет, — усмехнулся Чарли, обнимая её за талию. — Но надеюсь, что не из-за меня.
— Далеко не из-за тебя, — она ответила на объятия. — Просто не такой уж у меня и милый городок с исторической архитектурой и милыми жителями. Особенно жителями. Есть многое, что я не могу тебе рассказать, потому что это не только моя тайна.
— Ты полна тайн, — улыбнулся Чарли. — Но всё это не имеет значения для меня. Я люблю тебя, Реджина Миллс.
— Я тебя тоже, — ответила Реджина, которая избегала в признаниях слова на букву «л».
Чарли незримо присутствовал даже тогда, когда Реджина разделась и залезла в тёплую воду. Когда они вдвоём оставались в его доме, то бывало, что они целыми днями всё делали вместе, стараясь всегда находиться в одной комнате. Принимать ванну вместе было очень удобно и интимно, потому что можно было видеть друг друга без прикрас, без эффектов, создаваемых косметикой и одеждой, без безумия и ослепления страсти. Она невольно рассмеялась, вспомнив, как он, фыркая и отдуваясь, пытался убрать капельки воды с усов, и как она в свою очередь тянулась к ним руками, чтобы помочь, но он с улыбкой уклонялся, легко предугадывая её действия. Всё порой заканчивалось шутливой потасовкой с расплёскиванием воды. Реджина пряталась за эти милые моменты, чтобы не думать о мужчине, который умер за неё.
— Я больше не хочу думать о тебе, — сказала Реджина в пустоту, думая именно о нём. — Я должна тебя отпустить.
Одна робкая слеза скатилась вниз к подбородку и осталась высыхать там, нетронутая, недвижимая, а женщина, пустившая её, свернулась клубочком, обняла свои колени и попыталась заснуть. Пусть и не сразу, но ей это удалось.
Сначала снов не было — только белая пелена с яркими вспышками, а затем она попала в прекрасный яблоневый сад в цвету. Светило солнце, согревало своими лучами все живое, пение птиц раздавалось со всех сторон. Реджина прошлась по саду, поражаясь всему этому великолепию, а затем увидела лавочку в тени с резным орнаментом в виде львов. Она присела на неё, закрыла глаза и вздохнула полной грудью.
— Ты не должна ехать в Сторибрук, Реджина, — раздался рядом голос, который она не слышала уже семнадцать лет.
— Робин? — с болью и радостью Реджина повернула голову и увидела его, такого, каким его помнила. — Робин! Ох, Робин!
— Знаешь, я рад за тебя, — ласково улыбнулся Робин Гуд. — Ничего не говори.
— Где ты?
— Я нигде, — печально молвил Робин. — Я не существую, Реджина. Я живу только здесь, в твоих снах.
— Я до сих пор не могу тебя отпустить, — заплакала Реджина. — Я всё ещё тебя люблю. Я буду любить тебя вечно.
— Конечно, любишь, — Робин вытер её слёзы рукою. — Но уже не меня, Реджина, — лишь призрак, воспоминание. И ты знаешь, что я прав. Твоё счастье не во мне, а в тебе самой. Так дай ему шанс!
— Я стараюсь, — заверила Реджина. — Я правда стараюсь!
— Не возвращайся в Сторибрук, — серьёзно предупредил Робин. — Если ты туда поедешь, то можешь больше никогда не вернуться. А теперь мне пора.
Робин легко поцеловал её в губы.
— Стой! — останавливала любимого Реджина. — Не уходи! Побудь со мной ещё.
— Хорошо, — согласился Робин, придвинулся к ней поближе и указал на малиновку, севшую на землю прямо перед ними. — Смотри, какая красивая малиновка.
Реджина рассеянно посмотрела на маленькую птичку, на буро-зелёные крылышки и спинку, на багряную грудку, красиво переливающуюся на солнце, а затем снова повернулась к Робину, желая что-то сказать ему, но он исчез, и сколько бы она ни звала и ни искала его, не появлялся, не давал ответа.
***
Белль никак не хотела засыпать, реагируя на каждое его движение.
— Спи, любовь моя, — убеждал Голд, ласково поглаживая её по голове. — Тебе это необходимо. Не бойся плохих снов. Это всего лишь сны. Они нереальны.
— Я боюсь не снов, — измученно и сонно сопротивлялась Белль. — Я боюсь, что когда проснусь, тебя не будет. Что ты исчезнешь.
— Я не исчезну, — с улыбкой говорил Голд. — И даже если ты не найдёшь меня рядом, то помни, что я где-то есть и скоро вернусь.
Медленно, не смея больше противиться неизбежному, Белль заснула. Он некоторое время провёл с ней, оберегая её сон, но было дело, которое не терпело отлагательств.
Голд взял другой костюм, свежую рубашку и неспешно оделся.
— Я должен закончить начатое, — прошептал он, завязывая галстук. — Всё ради нас. Всё скоро кончится.
Прежде чем уйти, он решил оставить Белль записку, открыл ящик её тумбочки, вытащил лист бумаги и ручку и быстро набросал несколько слов, согнул лист пополам и положил на свою нетронутую, холодную подушку. Он посмотрел на Белль, поборол в себе желание поцеловать её напоследок, зарылся носом в её волосы, пытаясь запомнить её запах, и ушёл. По пути он заглянул в комнаты детей и убедился, что все четверо крепко спят. Часы показывали пять.
На улице было уже светло, прохладно по-утреннему, ветер приятно обдувал его лицо. Голд решил, что небольшая прогулка не повредит, а напротив, поможет собраться с мыслями.
На пути к лавке Голду преградили дорогу. Он посмотрел на человека, сделавшего это, и с удивлением обнаружил прямо перед собой Дэвида Нолана.