Настоящее в будущем (СИ)

Вечера дома обычно проходили тихо, без суеты и неразберихи. Папа всегда одновременно и присутствовал и отсутствовал, отгораживаясь от мира либо газетой, либо папкой с работы, иной раз и книжечками баловался, мамины учебники с умным видом листал, щурясь и почёсывая нос. Было особенно смешно, если он держал в руках как раз то, что она полвечера искала, причём он прекрасно это знал, коварно поглядывая на неё поверх книги. Были и иные дурачества, более изощрённые, в том числе и над самой Коль. Для описания всего она уже с трудом припоминала детали. Однажды где-то заиграла блюзовая музыка, медленная, лёгкая, красивая, погружающая в странное подобие транса. И папа протянул маме руку, без лишних слов, ожидая согласия. Она неуверенно посмотрела на протянутую руку, затем ему в глаза и согласилась. Сначала они просто немного покружились на месте, её рука в его руке, другая её рука обнимала плечо, а его — легла ей на спину, в районе поясницы. Потом в их незатейливый танец вторглись элементы чарльстона, но без этого смешного размахивания руками и ногами, будто танцоры — безвольные марионетки на ниточках, что-то просто закралось в общей пластике и шагах. Всё же Белль немного походила на марионетку, полностью подчиняясь его воле, как загипнотизированная. Он одним резким движением отбросил её от себя, потом притянул назад, оказавшись позади таким образом, что она почти прижалась к нему спиной. Повисла неловкость, которая разрешилась только когда он, прокрутив её под своей рукой, с ней разлучился. И пригласил Коль, которая смутилась сильнее, чем от самой себя ожидала, и совершенно неудивительно, что поначалу двигалась немного скованно, но он бережно вёл её сквозь непонятный танец, и вскоре ей стало весело. Потом он снова вернулся к Белль, а ещё позже музыка оборвалась, и Белль заключила его в объятия, будто не видела несколько месяцев. Какая-то жутковатая, робкая тревога владела её душой и время от времени отражалась на её лице, пряталась в неестественной синеве её глаз. Белль любила его, не меньше, чем Коль. А он любил их, любил страшно, переживал их боль, их грусть, их успех и их радость, как свои собственные, боялся их потерять. И если Белль этот страх испытывала также, то Коль никогда не могла поверить, что с ним может что-то случиться, что однажды он просто не вернётся домой, насвистывая какую-то надоедливую песенку, которую зачастую сам ненавидел, не зазвенит мелочь в кармане брюк вперемешку с ключами, не будут обращены к ней большие тёмные глаза, выражающие поначалу притворное удивление и негодование, а потом разгорающиеся от радости. Он казался Коль неуязвимым, вечным. Правда, он также казался счастливым, но настоящее беззаботное счастье всё же испытывал редко. Самым ярким момент, который именно Коль запомнила, был связан с Белль: как-то осенью она случайно, сквозь стекло увидела, как Белль его целовала на пожарной лестнице, сначала едва прижимаясь, коротко, потом касаясь кончиками пальцев его лица, потом обнимая, поглаживая его по голове, а дальше наблюдать было уже просто бессовестно, но Коль определенно нравилась его улыбка. Что тут сказать? Её родители давно застряли вдвоём где-то на границе ощущений.

Колетт была горазда на выходки, которые обычно забавляли отца и злили мать. Но бывало, что и пугали. Давным-давно, когда Коль была очень маленькая, она решила пошутить и спряталась от родителей в зоопарке, чем чуть не довела отца до сердечного приступа и точно довела мать до нервного срыва. Страх, который был в их глазах, пристыдил Коль надолго, и больше она так не делала.

Начиная лет с семи, Коль пробовала кататься на скейтборде, и получалось у неё вроде неплохо, без сложностей. Но где-то в десять она вдруг решила, что она железный человек и всё ей нипочем, и в результате сломала правую руку в области предплечья. Хорошо ещё, что только руку. Отец, помнится, был зол, только вот не на неё, а на весь мир вокруг. Грубил врачам и медперсоналу, пока мама не успокоила. Коль положили в больницу на неделю, сделали операцию на третий день пребывания и, быстро, без задержек, отпустили домой. Через месяц всё срослось, рука стала как новенькая. Папа приходил на два-три часа каждый день, но она знала, что будь на то его воля, он бы вообще не уходил, даже сам бы себе что-нибудь сломал, если бы это как-то помогло делу. Всё же самым ужасным был самый первый день: папа даже всплакнул, а Коль под обезболивающим убеждала его, что ей совсем не больно и что скоро всё пройдет. Кто кого успокаивал? Белль держалась хладнокровнее, за что Коль была ей невероятно благодарна. Белль и увела папу, награждённая напоследок благодарным взглядом. В остальные дни он был спокоен, даже весел время от времени. История закончилась расставанием Коль и её скейта на пару лет, но потом они возобновили отношения, правда, без былой страсти.