Настоящее время

Большое белое «нечто», похожее на сферу Омоновца и ли шлем космонавта, с проводками, разъёмами и антеннами стояло пообочь от штуковины, кою люди старшего поколения обозначили бы как печатную машинку. От стола до закреплённых на штативах прибамбасов непонятного облика и предназначения по полу и на весу тоже тянулись десятки проводков разного цвета, сечения и вида. Перед столом, повалившись спиной на спинку внушающего доверие кресла, сидел хозяин квартиры с раскрытой книгой. Беззвучно шевеля сухими губами, он слюнявил узловатый палец и листал страницы, очевидно разыскивая нужное место. Задумчивое «Бом-м-бом», отделившееся от стены и заполнившее всю комнату разом заставило его вздрогнуть. Палец, дернувшись, поддел несколько листов сразу и открыл, видимо, нужную главу. Комната надолго погрузилась в тишину. Автомобили, хлопки за окном и голоса догуливающих встречу Нового почти не проникали внутрь. Только шорох, тиканье, да стариковское дыхание, перемежаемое временами негромким покашливанием…

День не то прошёл, а не то промчался, пока продолжалось чтение, прерывавшееся пометками, делаемыми опять на новый лист бумаги. Покончив с чтением и расчетами Степан Парамоныч выпрямил спину, свёл лопатки и в который уже раз хрустнул. Годы… Осторожно обоими руками надел шлем, покрутив головой, проверяя как сидит, и сдвинул вниз щиток. Комнату наполнили зимние ранние сумерки. Щёлк…

В столице совершенно случайно, к моему удовольствию, потеплело и гулять было комфортно, если не принимать во внимание сырость и промокающую обувь. Нехилого веса сумка тоже не сильно мне мешала, настолько ставши за годы обычной, что без неё уже становилось не по себе от идиотски всплывавшей время от времени мысли, ничего ли я не забыл. Москва -настолько притерпевшийся за время столичности к провинциалам с тюками, мешками и чемоданами и жителям ближнего и дальнего Подмосковья, ежеутренне прибывающими на вокзалы с сумками, да рюкзаками с обедами-перекусами, город, что, если быстро и никому не мешая передвигаться в самой толчее народу с тяжелой поклажей, никто тебя и не заметит. Этим стараюсь в каждый приезд и пользоваться. Даже считаю, преуспел.

Но не в этот раз на Казанском. Очередь начиналась, сжимаясь и снова удлиняясь, от самого входа. С улицы. Транспортер работал традиционно один. Второй, подозреваю, уже отмечал проводы года. Всё по обычному распорядку и через то же самое место, как мы привыкли. Наверно, чтобы не расслаблялись и не привыкали к хорошему. Ничего экстренного не случилось и времени на проникновение внутрь потребовалось не больше, чем то, на которое хватало моего небезграничного терпения. В здании тоже, боже мой, люду оказалось, будто сельдей в бочке. Двигались по проходам хаотично, толкались, переходили и толпились у стен, киосков и терминалов, приступом брали точки с едой. От мысли о том, чтобы в момент домчаться до касс дальнего следования пришлось отказаться. Да, хорош бы я был, кабы минут за 15-20 до отправления примчался и возжелал купить билет на отходящий.

Тихо. Мерно и надоедливо загудело, защелкало. Лампочки среди горшечных растений на подоконнике загорелись, проводки ожили. Воздух вокруг, кажется, стал маслянистым и озонированным. С разъёмов и антенн то и дело стекали бледные огоньки и мгновенно растворялись. Над столом вибрировал маленькой луной белый шлем Аудитора, пульсация неизвестного характера усиливалась и затихала, разгонялась и становилась медленней. Снаружи завывало и мерцало. В сказках часто встречается фраза «Долго ли, коротко ли», и она как никакая другая уместной окажется в нашем случае. Долго ли, коротко ли, но локти Аудитора опустились на стол, напольные часы застучали маятником, фигура в кресле откинулась назад.

Несколько минут спустя шлем оказался на столе. На свет божий, робкий и тускловатый по случаю зимней поры, явилась тёмно–каштановая голова мужчины около 30-35, с двух-трёхдневной щетиной на щеках и залысиной спереди. Мужчина, а это снова был не кто иной, как Калашников, поднял из кожаной скрипучей уютности и выпрямил высокое тело, быстрым сильным движением сорвал со стола «пишущую машинку», и едва не по баскетбольному одной рукой запихнул в антресоль. Подойдя к окну и пару секунд помешкав, он раздвинул шторы и оглядел двор, с некоторой, кажется, опаской. Двор выглядел почти прежним. –Под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце…– пробубнил негромко. Похоже увиденным Аудитор остался доволен.

Ёлка, несмотря на почти полное отсутствие гуляющих, празднично светилась, следы ночного веселья прикрыты нетронутым еще снежком, никакого длинного «лабаза» со стеклянной крышей нет и в помине, а вместо обычно напиханных в центре двора автомобилей- ограждённая детская площадка, тоже по случаю сутра первого января пустынная и тронутая только цепочкой кошачьих следов. По улице, завывая и подмигивая пронеслась карета «Скорой помощи». Степан вздохнул и, потеряв интерес к виду из окна, принялся наводить порядок на столе.