Настоящие деньги

— Это в ваши времена, дядь Борь. А теперь это всем по фигу. Перестройка ж! Но… все равно, некстати. Ох, как некстати, а! Мне ж в армию скоро, дядь Борь. Приписали в погранку. И куда ж теперь без комсомольского? В стройбат?

— А скоро в армию-то?

— Через месяц.

— И что, отсрочки тебе разве не положено? Ты ж учишься.

— Не, дядь Борь. Я ж после десятого в технарь поступил. А если среднее образование есть, то никаких отсрочек. Такой закон вот идиотский!

— Печально, юноша.

— Уж куда печальнее, — вздохнул Валька. — За месяц билет этот чертов могут и не восстановить. Да еще комсоргия наша краснозвездная залупиться может, какой-нибудь испытательный срок назначат… Эх, плакала моя погранка! — безнадежно махнул он рукой.

Кранц протянул руку к Вальке:

— Дай-ка взглянуть, — попросил он испорченный документ. А когда заполучил его, оглядев, констатировал: — М-да, восстановлению не подлежит. Если что еще можно использовать, так это обложку…

Валька грустно усмехнулся:

— А на кой она мне, обложка-то? В билете же что главное? Фотка да штампики о взносах.

— Ну, фотку, скажем, я тебе сделаю, — пообещал Кранц, напомнив: — Как-никак я все ж фотограф. Штампики тоже не проблема. А вот сам бланк…

— Да, а вот сам бланк… — машинально повторил Валька, с неожиданной и совсем вроде бы безосновательно возникшей надеждой глядя на старика.

И тот почти оправдал призрачные надежды безалаберного комсомольца. Задумчиво поиграв бровями, Кранц сказал:

— Если постараться, можно и бланк организовать. Единственное — с номером чуток повозиться придется…

— У вас… У вас, дядь Борь, есть связи… в горкоме ВЛКСМ? — с придыханием, все еще не веря своему счастью, наивно предположил Валька.

Старик усмехнулся:

— Я себе сам горком!

— Как это, дядь Борь? — не понял Валька.

— Шучу, — серьезно ответил Кранц, поспешив уточнить: — Конечно, Валюх, конечно у меня есть связи в твоем горкоме. Только…

— Только это что-то мне будет стоить? — догадался Валька.

Лицо Бориса Аркадьевича осветилось улыбкой.

— Какой ты смышленый, гляжу. Молодца!

— И сколько, дядь Борь?

— Чисто символическая плата, сынок. Скажем, три рубля.

— И всего-то? — не поверил Валька.

— Всего-то! — наигранно ворчливым голосом передразнил его старик. — Три рубля, по-твоему, что, не деньги?

— Ну… деньги, конечно, но…

— Понятненько, — сказал Кранц. — Тогда усложню тебе задачу. С тебя я возьму — за все про все — не обычный трояк, отпечатанный на «Гознаке», а нарисованный. Картинку, так сказать.

— Это как, подделать, что ли, его вы мне предлагаете? — недоверчиво уточнил Валька.

— Боже упаси! — замахал руками старик. — Просто нарисовать, — пояснил он. — Вроде обычного натюрморта, как, к примеру, рисуют яблоки или цветы. Карандашами, красками — чем тебе угодно будет. На обычном альбомном листе. Только в масштабе один к одному.

— И зачем? — хмыкнул Валька.

— Повешу в своем фотоателье, — серьезно ответил ему Кранц. — Вставлю в рамочку, пущай висит. Как намек клиентам, дабы не жадничали — бумажные купюры из кошельков доставали, а медяки свои при себе оставляли.

— Хитро, — отметил Валька, несмело улыбнувшись. — Только, дядь Борь, я ведь совершенно не умеют рисовать, — поставил он в известность старика.

Тот отмахнулся:

— Как получится. Ты мне — картину, я тебе — комсомольский билет. Завтра после полудня зайдешь ко мне в ателье на Ревпроспекте, запечатлим твою мордашку. Ну, а уже вечером в эту вот корочку, — Борис Аркадьевич потряс останками комсомольского билета, — будет вклеен новенький бланк с тем же номером и твоей карточкой.

— А почему именно в эту корочку? — не понял Валька. — Она ведь тоже вареная!

Старик усмехнулся:

— Но ведь ты ж сам давеча говорил, что в комсомольском билете главное — это фотография да штампики «Оплачено», — напомнил он. — Говорил?

— Ну, — признал Валька. — Только как-то не понятно это: бланк новый, а обложка старая…

— Просто у них там, в горкоме этом комсомольском, жуткий дефицит новых корочек, — объяснил Кранц наивному юноше, для пущей убедительности заметив потом: — Ты ведь сам видишь, в стране сейчас все в дефиците: от водки и сигарет до всякого тряпья.

— Да уж, — страдальчески вздохнул Валька, глядя на сваренные джинсы в тазике.

* * *

Когда Валька говорил соседу о том, что не умеет рисовать, он несколько кривил душой. На самом деле какие-то задатки художника у него имелись. Да и любил он рисовать! Правда, не на холстах, а, в основном, на последних листах толстых учебных тетрадей; и не красками, а обычной шариковой ручкой. В основном то были замысловатые лейблы иностранных фирм или эмблемы западных рок-групп, украшенные молниями и черепами.

Но теперь, как только Валентин взглянул на трехрублевую банкноту, что он отобрал для образца, сердце у него упало. Если еще как-то можно было срисовать надпись «ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КАЗНАЧЕЙСКИЙ БИЛЕТ», так как буквы в ней чем-то напоминали слово «MANOWAR» — название «металлической» группы, которым он неоднократно украшал тетради, когда учился в школе, — то нарисовать Герб СССР и картинку с Кремлем — было за пределами его художественных способностей.