Настоящие индейцы

Гвардейцев было больше нас, тупо больше, намного. Мы их славно покрошили, но храмовой гвардии наплевать, сколько погибнет, главное – выполнить задачу. Если гвардия хоть раз в жизни даст слабину, на Саттанге пошатнутся самые основы, встанет под вопрос и смысл традиций, и власть старейшин вслед за этим. Нынче гвардия не дрогнула, ломанувшись с копьями на пулемет. Она, может, и хотела бы повоевать с нами умно – например, как с теми диверсионными группами, что искали останки Макса; спецназ мясом-то не завалишь, никакого мяса не хватит. Но умничать некогда, раз на тебя прет железная самоходная телега: бодай ее, и все дела. Забодали. В живых осталось два десятка. Похоже, никого из индейцев это не удручало…

Я увидела Кера, Тана, Гая Верону. Их привязали к деревьям. Макс лежал за машиной, лицом вниз, неподвижно. Его топтал сапогами гвардеец, топтал уже равнодушно, без огонька. А другие чуть поодаль насиловали женщин.

Два дня назад мы отбили у бандитов индианок с детьми. Мы убивали своих же, землян. А теперь гвардейцы издевались над теми, кто спас их сородичей. Не над бандитами, а над защитниками.

Индейцы любят высоких рыжих женщин. Поэтому Ида Рафферти просто тихонько выла, она уже никого не интересовала. Ползала по земле, пытаясь натянуть порванные штаны. Санта на индейский вкус была старовата, ее тоже оставили в покое. О надругательстве свидетельствали только обрывки юбки. А к Монике и Дженни выстроилась очередь. Бедная Моника, она ведь беременна. Ей всего-то семнадцать. Дженни, Дженни. Она была похожа уже на кусок мяса.

Удовлетворенные гвардейцы потрошили наши сумки, рассовывая по своим мешкам все, что показалось ценным. Между делом они лениво пинали пленных. Я видела, как огромный бугай, только что слезший с Дженни, подошел к Гаю Вероне и несколько раз ударил его ногой в пах.

Все кончилось часа через два после того, как мы встретились на этой узкой дорожке, будь она проклята. Гвардейцы собрали трупы, положили их поперек седел на кобыл. Туда же побросали и пленных. И уехали.

Я выждала еще полчаса и слезла.

Я была одна.

И только от меня зависело, останутся ли пленные живыми.

Надо ехать за помощью.

* * *

Я обошла машину. Лежала она под углом, навалившись бортом на холмик. Кажется, толкнешь как следует – встанет на колеса. Но только кажется. Здесь больше двух тонн. Когда едет, управляется буквально одним пальцем, а вот прилегла на бочок – уже суровая мужская игрушка, без домкрата не подходи.

Очень вдруг захотелось, чтобы появился откуда ни возьмись андроид Федор Добров, сказал «у вас нет проблем, мэм» и, слегка поднатужившись, все поставил на место. Иногда ужасно не хватает таких людей, как Федор. Или Август… Стоп, отставить лирику.

Я не удержалась: толкнула машину плечом. Разумеется, тяжелый пикап и не шелохнулся. Кто бы сомневался… Наш багаж валялся по всей полянке, втоптанный в грязь копытами этих лосих, то бишь рогатых кобыл. Кровь, везде кровь. Обрывки одежды. Я искала сумку с инструментами, а ее-то и не было. Мне нужен домкрат, просто домкрат. Лучше бы «хайджек», но сойдет и обычный. Лопата нужна, пускай саперная. Согласна на полиспаст, и еще буксирный трос пригодится. Мне сейчас все пригодится.

Дайте хоть что-нибудь! Я не буду переворачивать Землю, надо всего лишь приподнять машину.

Сумку я нашла в сотне метров от полянки. Пустую. Зачем этим дикарям, которые даже трех федеральных слов не знали, наши инструменты? В храме на алтарь положить, в виде рождественского подарка очередному божку?

Проклятье. Ножом, единственным моим оружием, дерево не свалишь. То есть за неделю я свалю, конечно. Но за неделю ребят казнят. Придется возвращаться в деревню, добывать топор, веревки, а в идеале – мужчин в помощь. Будем надеяться, моих познаний в индейском хватит, чтобы объясниться. И будем молиться, чтобы не приняли за легкую добычу в отсутствие моих спутников. Положим, добыть меня не выйдет, но и помощи я не получу.

Мостик развалился, и вовсе не случайно – проклятые дикари разрушили его. Была бы проблема, речка-переплюйка, ее перепрыгнуть можно, не то что переплыть в два гребка. Я выбралась на другой берег, отжала волосы и стряхнула воду с одежды. Ну вот, заодно и помылась.

Два с половиной километра, отделявшие речку от деревни, я прошла по лесу, скрытно. Храмовая стража шла нам навстречу, и вряд ли, раскатав мост по бревнышку, проверила, не оставили ли мы кого позади себя. Но осторожность не помешает.

Я шагала, чувствуя, как нарастает смутное беспокойство. Осознав, что в мире происходит нечто неправильное, я машинально скользнула сначала за толстое дерево, а потом – в кустарник. Легла. Застыла.