Настоящие индейцы

Индейцы не посмели сопротивляться Хессу. А я решила, что затевать бой сейчас будет уроном для нашей репутации. Не так загадочно. Поэтому мы подчинились, вроде как положились на волю Духов. Мы сидели нагишом на земле. Вечерело, поднялся холодный ветер. Дневные кровососы спрятались в траве, зато проснулись ночные. Мы чесались и сгоняли комаров, клопов и прочий гнус друг с друга. Мошкара забивалась в раны, не успевшие затянуться. Перед нами пылал большой костер, распространявший жуткую вонь: в него покидали все, что нам притащили индейцы за день. Одежду, остатки еды, кожаный навес, даже ветки, которые для женщин нарубили мужчины. Небольшой запас мази для ран. Воду из расписных ведер вылили на землю. Причем именно на тот клочок, где заставили нас сидеть.

За костром возвышался Хесс и с презрением глядел на меня. А мне уже стало пофигу, мне нечего было терять, и я устала бояться.

– Хесс, а как быть с тем, что царь желает взять меня в наложницы?

Я нарочно говорила по-индейски.

– Ты умрешь раньше.

– Конечно. Я же знаю, почему ты так боишься, что Патрик на мне женится. Ты-то знаешь, что у меня вельможная родня, правильно? Знаешь. И ты боишься, что она сюда приедет. Властная, богатая родня, с которой Патрик в большой дружбе. Мой брат привезет оружие, какого у тебя нет. И деньги, много денег. Саттанг станет другим, если Патрик женится на мне. Он будет богатым и сильным. А я принесу на Саттанг закон. Истинный закон. Никого уже не посмеют казнить просто так, потому что тебе этого захотелось. Нет. У вас будут законоговорители, и судьи, и уважаемые люди, которые выслушают и виновного, и невиновного, и всех, кто скажет об их поступках. И еще я установлю, чтобы следопыты проверяли, правда ли виновный совершил то, в чем его обвинили. Я умею это делать, Хесс. Ты даже не представляешь, как хорошо я это умею. И тогда на Саттанге будет править справедливость. А тебе она как нож по сердцу. Я сделаю так, что никто не будет выше закона и справедливости. Я выслушаю всех стариков и всех старух, в каждой деревне. Я не поленюсь и пройду по всей Земле-Без-Имен. Я запишу все слова старых и уважаемых людей. Я все сохраню, до капельки. И я принесу рассвет на Саттанг. Ты это знаешь. И ты этого боишься. Потому что ты живешь обманом. Но хуже всего, что в новом Саттанге для тебя не найдется места. Ты потеряешь свою власть. Консула, который тебя боится, посадят в тюрьму, а ты станешь просто никому не нужным стариком, которого никто не слушается. Поэтому ты стараешься убить меня. Но так убить, чтобы никто не заподозрил тебя в убийстве. Подумаешь, умерла от лишений и невзгод, да? Только не бывать этому. Пройдет несколько дней, и все изменится. Может быть, даже завтра изменится.

– Ты не настоящая колдунья.

– Посмотрим?

Посмотрели, что.

* * *

Вас когда-нибудь били бичом?

Я получила десять ударов.

В первый раз меня били одетую. Понятно, что на мне был отнюдь не скафандр, но минимальную защиту я имела.

Сейчас меня били голую. По незажившим еще ранам от плети.

Я ругалась на всех известных мне языках.

Потом меня отвязали от столба. Идти я не могла. Меня принесли и, раскачав, просто бросили в кучу моих товарищей.

Пошел дождь.

Мои волосы, последние раз мытые пару недель назад, превратились в сальный компресс. Кожа головы под ними была раскаленная. Когда сквозь волосы пробивались дождевые струи, я чуть не вскрикивала от острой, жалящей боли. А тело оледенело и почти уже ничего не чувствовало. Только при попытке шевельнуться меня сотрясало лихорадочными конвульсиями.

Мне стало безразлично, что будет завтра. Тем более – послезавтра, до которого я, наверное, не доживу. Меня не пугала смерть. Смерть – это полное бесчувствие, и ничего больше. Да, в агонии мне будет еще больней, чем сейчас. Зато это всего несколько часов. А потом уже ничего болеть не будет. Никогда.

Стражи столпились, с кем-то переговариваясь. Потом дружно повернулись спиной к нам, а между ними проскольнул Нун. Он бросил нам несколько шкур и две большие баклажки с водой.

– Вот, – шепнул он, – так теплее. Вода хорошая, чистая, из родника.

Мы сбились в кучу, укрывшись толстыми шкурами. Все равно было мокро, но теперь тепло не улетало в атмосферу, и мы согрелись.

Перед рассветом я то ли уснула, то ли впала в забытье.

Очнулась от знакомого звука – воя атмосферных двигателей, переключенных на реверс.

Мне казалось, что это сон. Сон, в котором на Саттанг высаживается наш десант, в котором наши корабли проходят клином над головами, и мне надо только добежать до места их посадки. Ничего больше. Выждать два часа, которые будет остывать почва, и добежать. А потом я проснусь дома.

Дома, на Танире. Разлеплю глаза, спихну с кровати Брюсика, потру спину, подумав: кажется, начались проблемы с микроциркуляцией крови, пора к врачу. Спущусь в кухню, налью себе кофе. Сварю для шефа его любимой каши. Пойду в тренажерку и обнаружу там Августа, с какой-то радости вскочившего ни свет ни заря. Посмотрю в его внимательные холодные глаза – и снова, как все последние годы, почувствую себя защищенной.

Я больше не живу на Танире.