Настоящие мужики детей не бросают

Крикунов заспешил обратно в подворотню, но через мгновение вынужден был сбавить шаг. Внезапная и резкая боль в паху заставила его даже остановиться. Лицо покрылось капельками пота. Еще через мгновение он почувствовал, что обмочился. Из брюк закапало. Большего стыда в своей жизни испытывать ему не приходилось. Неужели этот урод фотограф сделал его калекой? Вдруг вспомнилось: у матери вроде был один знакомый частный врач, к которому она постоянно обращалась по всем вопросам и нахвалиться не могла. Надо сначала съездить к нему, чтобы тот снял боль, а потом уже вплотную заняться фотографом. Серый позвонил матери, но с работы та ушла, а дома еще не появилась.

Неторопливым шагом Крикунов все же добрался до подворотни, увидел небольшую лужицу крови и усмехнулся. Ему на мгновение даже полегчало. Это его первый росчерк пера, но не последний. Серый вспомнил, что фотограф в основном вертелся около одного мальчишки, у последнего была та же фамилия Смирнов, скорее всего, сын или племянник. Видимо, когда-то по молодости они разошлись, а теперь решили воссоединиться. В тот зимний день Крикунов выбрал в качестве жертвы другого, глазастого и нахального, который вдруг, оторвавшись от своей ватаги, уставился на него и смотрел так, словно обо всем догадывался. Мало того, мальчишка подошел поближе, точно ему захотелось рассмотреть его поподробнее, запомнить, и Крикунов неожиданно запаниковал, ибо голубые и широко распахнутые глаза пацана проникали глубоко в душу и, казалось, читали все в ней, как в открытой книге.

Крикунов отпрянул тогда от решетки, отвернулся, хотел уйти, но что-то его остановило. Снова бросив беглый взгляд в сторону детсадовских, все еще кружившихся вокруг фотографа, Серый с раздражением обнаружил, что нахальный и любопытный пацаненок не только не отошел от забора, а, наоборот, приблизился, уже без стеснения его рассматривая, и вот тогда волна злобы захлестнула потрошителя. Он, прикинувшись режиссером, узнал имя и фамилию мальчика, которого якобы хочет пригласить на кинопробы, а в пятницу позвонил в детсад, объявив, что за Колей Сушковым придет дедушка. Нацепил седые усы, очки, старую шапку, дабы быть похожим на старика, и забрал мальчика. Последний ничего не заподозрил, явно заинтригованный столь неожиданным появлением.

— А ты какой дедушка? — когда они вышли, спросил Коля.

— Хороший, — ответил Сергей.

— А я маминого и папиного дедушку знаю, — продолжил мальчик. — А ты чей?

— Я ни мамин, ни папин, я сам по себе, просто дедушка, который помогает Деду Морозу разносить подарки! Такая у меня профессия по жизни. Вот и тебе мы приготовили большой самосвал с шоколадными конфетами и орехами! Сейчас возьмешь его и повезешь домой. Он тут у нас в подъезде стоит. Не возражаешь?

— Да нет, я люблю конфеты!

Так они и дошли до того подъезда. Взмах бритвы, и легкое облачко последнего сдавленного, сжатого в горле крика, смешанного со страхом, мощный сгусток энергии, который Серый поглощал в себя, — и у него точно вырастали крылья.

Когда он сел в такси, то, взглянув на себя в зеркальце, заметил, каким невероятным огнем горят глаза, будто кто-то изнутри запалил два ярких фитиля.

— Что, уже справляем? — глянув на пассажира, определил его состояние шофер.

— Раньше начнешь, быстрее утихомиришься, — усмехнулся Крикунов.

Это состояние обновления сразу же угадывали женщины. В автобусе или в метро они бросали на него беспокойные взгляды, кокетничали, а в тот вечер, вернувшись домой, он сразу же возбудил Ленку. Она тут же перестала готовить ужин, кинулась на него и, пока не добилась своего, не отстала.

— Ну ты гигант! — восхищалась она. — Я уже второй раз замечаю! Вчера размазня размазней, а сегодня…

— Заткнись! — оборвал он ее.

— Да у всех так…

— Заткнись, я тебе сказал! — зловеще прошипел он. — Потому что не у всех так! Не у всех!

— Ну хорошо, пусть не у всех…

В эти первые дни его несло в бурном потоке, как щепку, и могло вынести куда угодно. Он сам себя боялся, и с ним спорить никто не осмеливался. Потом все сглаживалось, Сергей словно затухал, становился тих и задумчив, мог часами сидеть на одном месте, молчать, потягивать пивко и смотреть в окно. Это был период блаженства, плавания в спокойной, медленной и теплой реке. Проходили неделя, месяц, и словно иссякали жизненные силы, снова нападало нервное, обостренное состояние, приступы мрачной злобы и поиск жертвы, без которой он уже не мог жить.