Настоящие мужики детей не бросают

— Нет ни смокинга, ни фрака, ни черного костюма с бабочкой. Есть серый костюм в полоску, белая рубашка и галстук.

— Это плохо. У нас все должны быть в смокингах, а женщины — в вечерних платьях.

— А что значит — в вечерних платьях?

— Это значит — в вечернем платье. Спросите у той дамы, с которой вы придете. Вы придете с дамой?

— Да.

— А какой у вас размер?

— Сорок восьмой — пятидесятый. Можно пятидесятый, не страшно.

— Хорошо, для лауреата, обладателя Гран-при, мы найдем смокинг, — устало вздохнула она в трубку. — Только приезжайте ровно к трем, не опаздывайте! Да, совсем забыла: сразу после вручения наград начнется ваша пресс-конференция, вам нужно будет сказать несколько вступительных слов, о чем хотите, а потом ответить на вопросы журналистов. На закрытие также приедет Анри Крессон, директор французского биеннале, у него есть к вам ряд интересных предложений. Вы говорите по-французски? Я спрашиваю, чтобы знать: нужен вам переводчик или нет?

— Нина, вы говорите по-французски? — зажав трубку, спросил Смирнов.

— Да.

— Нет, не нужен.

— Хорошо, ждем вас ровно в три!

Он положил трубку. За рассказом о своей горестной поездке в Анино Сан Саныч совсем позабыл о выставке и награде.

— Кто это? — не поняла Нина.

— Это называется усмешка судьбы, — он махнул рукой, улыбнулся. — Я получил Гран-при на последней международной выставке за свои фотоработы, завтра вручение наград, я сам только сегодня утром случайно об этом узнал от приятеля, так вот они просят быть в смокинге или хотя бы в черном костюме с бабочкой, а у меня этого нет. Странные обычаи завели.

— Гран-при? — удивилась она. — Но это высокая награда…

— Самая высшая, какая бывает в фотографии, — уточнил он.

— А почему «усмешка»?

— Потому что сейчас я бы с большей радостью нашел сына. А потом один Гран-при у меня уже есть. Я бы не обиделся, не получив его завтра.

— Смокинг можно взять напрокат, если покупать, он стоит очень дорого, тысячи две-три долларов, а может, и больше, — сказала Нина. — Я могу позвонить знакомым…

— Не надо, они пообещали сами найти, поэтому и размер спрашивали. Мы завтра вместе пойдем! Заодно и работы посмотрите, а то выставка закрывается.

— Удобно ли? — Нина смутилась.

— А почему неудобно? И потом я Саше обещал. Да и тебе хотел бы показать свои работы. И вы мне обещали помочь: там будет Анри Крессон, директор французской фотовыставки, он хочет поговорить со мной. Пойдем?

Она кивнула.

— Они только требуют, чтобы дамы были в вечерних платьях. Это тоже какой-то особый наряд, как смокинг? — поинтересовался он.

— Отчасти да. Но у меня есть несколько таких платьев, поскольку иногда приходится бывать на таких сборищах.

Нина налила Сан Санычу и себе по чашке кофе.

— Я и не думал, что получу здесь высшую награду. Международное жюри судит строго, нужны были сильные работы, а те, которые я выставил, мне самому не очень нравятся, да и среди участников было полно маститых московских и петербургских мастеров. И вдруг такой фортель судьбы под Новый год. Случайность? Конечно! Но ведь и Сашку без случайности не найти. Вот почему я был бы готов поменяться наградами. Я вовсе не тщеславен. Я люблю работу, она доставляет мне радость, но никак не восторгаюсь теми наградами, которые меня преследуют в последнее время, — Сан Саныч улыбнулся своему каламбуру. — Я сказал «преследуют», потому что не совсем понимаю, за что их дают. Даже у меня есть работы, которые очень нравятся всем, и мне тоже, но они оставляют членов жюри равнодушными. А то, что мне не очень нравится, но сделано крепко, мастерски, их это приводит в восторг и умиление. Такие вот экзерсисы…

Шел десятый час, а он не знал, что ему делать: оставаться или ехать на Чистые пруды. Могилевскому лучше звонить утром, а стеснять Нину не хотелось.

— Мне, наверное, лучше поехать… — неуверенно произнес он.

— Оставайтесь. — Она дотронулась до его руки.

И Смирнов остался. Фотограф, еще позвонив с вокзала, услышал в ее голосе странную решимость, но тогда не придал ей значения. За обедом она открыто смотрела на него, и слабая улыбка плавала на губах, словно что-то случилось, а он об этом пока не догадывается. Потом они втроем играли в детскую игру: кто быстрее одолеет все препятствия. Сан Саныч вставил батарейки в железную дорогу, и все смотрели, как бегают паровозики, загораются семафоры, потом он читал сказку Андерсена, и эта загадочная улыбка Монны Лизы не исчезала с ее губ, то вспыхивая, то чуть угасая.

Нина поднялась, заглянула в комнату сына. Убедившись, что он спит, вернулась, стала стелить Сан Санычу на тахте, и он вдруг увидел, что она кладет две подушки, и сразу же все понял. Подошел к ней, обнял за плечи. Нина замерла, резко обернулась и обвила его шею руками, припав к его губам. Ее сотрясал нервный озноб, словно все свершалось в первый раз. Это волнение передалось и ему, и они долго не могли успокоиться, и сладкие судороги еще сотрясали их после объятий, а кончики ее пальцев обжигали льдом.