Настоящий джентльмен. Часть 1

Этого вот занятия хватало мне на весь карцерный срок, и еще много вопросов оставались нерешенными до следующего раза — ведь иногда несколько дней уходило на обсуждение вопроса, какую картину повесить в гостиной, какие шкафы должны быть в библиотеке, какой стол поставить в обеденной зале. Я и сейчас с закрытыми глазами могу нарисовать его, этот замок, со всеми подробностями. Когда-нибудь я найду его… или построю.

Да, когда-нибудь я приглашу своих друзей, и мы пройдем вместе по подъемному мосту через ров, войдем в эти залы, сядем за столы. Будут гореть свечи и звучать музыка, а солнце будет тихо садиться за озером. Я прожил в этом замке сотни лет и каждый камень обточил своими руками. Я строил его, сидя под следствием во Владимире. Он спас меня от безразличия, от глухой тоски безразличия к живому. Он спас мне жизнь.

Полтора года прошло, а замок этот не выходил у Буковского из головы. Навязчивая идея не давала ему покоя, и пластилин вкупе с фотоаппаратом были способом избавиться от карцерного кошмара.

Я видел потом эти фотографии. Воображение узника, почти в предсмертной агонии направленное в спасительную фантазию, конечно, никаким пластилином не выразишь, да еще на черно-белой пленке с плохим светом. Я понимал, что речь идет о лечении душевной травмы, а не о домашнем арт-проекте, поэтому со своими советами не лез и вообще не напрашивался на знакомство.

Тогда же, в 1978 году, Буковский появился у нас на Би-би-си, читал отрывки из своей книги. Был он худым, с волевым умным лицом и озорным взглядом. Красавец, глаз не оторвать. Известно было, что он поступил в Кембриджский университет изучать нейрофизиологию.

Книга вскоре вышла, имела большой международный успех и, видимо, принесла немалый гонорар — Буковский купил себе дом. Там же, в Кембридже.

К английскому домовладению надо готовиться с детства — скажем, наблюдать, как отец стрижет газон по субботам или как мать обрезает розы или сажает крокусы.

Во время войны проводилась широкая кампания Dig For Victory («Копай для Победы»): граждан учили сажать и выращивать все необходимое для жизни. Как продолжение, в апреле 1947 года стартовала радиопередача Gardener’s Question Time, популярная и доныне. Я сам частенько ее слушал, хотя не понимал больше половины сказанного — уж больно диковинные растения там обсуждали. Говорят, что средний британский любитель-садовод знает до 10 тысяч видов и может назвать их на латыни.

Ничего этого у нашего героя в его жизни не было; в свою недвижимость он вошел тем, кем был — правозащитником и советским зеком с двенадцатью годами психушек, тюрем и лагерей за спиной. Буковский завел себе кота, которого поселил в пристройке, но в дом не пускал, а сад пустил на полный самотек.

По законам дарвинизма вперед вырвалась крапива, лопухи, лебеда, щетинник, пастушья сумка, клоповник, ползучий пырей, амброзия, донник. Хозяин с удовольствием взирал на это буйство природы, попыхивая сигареткой. Свобода, бля, свобода.

Сорняки стали вегетативно расползаться по ближним участкам, вызывая, как говорят в Англии, озабоченность. Однажды на улице к Буковскому подбежал сосед и, притворившись что не узнал его, спросил: «Скажите, а в доме номер 24 кто-нибудь умер?».

Через несколько лет нас познакомили, и я попал в гости в кембриджский заповедник Буковского. Говорили о радио. Я вспомнил, как однажды в поезде половину ночи развинчивал потолок в нашем купе, чтобы добраться до невидимого динамика и перекрыть ему музыкальный кислород: радио в советских поездах по желанию пассажира выключить было невозможно. В тюрьме был тот же принцип, только музыку там, наверное, приходилось слушать гораздо дольше? — спросил я хозяина.

Буковский ответил неожиданно: «Не знаешь, — сказал он, — этот шепелявый на московском радио еще работает?». В глазах его при этом сверкнула такая мрачная ненависть, что стало ясно — идеологическое воспитание заключенных дало мощный результат с обратным знаком.