Настоящий джентльмен. Часть 1

У карты, под шестою частью суши,
Стоит народ, развешивая уши,
Гудит толпа, собравшись тесно в кучку:
Сползлися ассистенты на летучку.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики,
Коридорные мои вы разговорчики.
Начальник вдруг возник передо мною,
Дает он мне «диспатч» почти два метра глубиною.
Вот раньше, помню, было — и жили не тужили,
А нынче отвернешься — глядь, уж, суки, подложили.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики…
Ну а в диспатче, как обычно, трали-вали,
Пальчонки машинисточки по клавишам пошли.
Сначала там в Сомáли кого-то потеряли,
А после в Сомалú кого-то там нашли.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики…
Фамилию мою в столовой вызывают,
Заботится начальство и волнуются друзья.
Свободы абсолютной, бля, наверно, не бывает,
Свободным быть от общества, наверное, нельзя.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики…
Моргнул зеленый свет, и мы вещаем факты,
С годами все становимся солидными на вид.
Про постоянные и прочие контракты
Давным-давно уже никто не говорит.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики…
С деньгами туго, из долгов не вылезаем,
Но в будущее смотрим почти что без опаски:
Ошибки жизни бритвой вырезаем
Иль покрываем их слоями белой краски.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики,
Коридорные мои вы разговорчики.

Все эти терзания и сомнения вылились, в конце концов, в старомодный советский проект — стенгазету «Самодур». В смысле — что хочу, то и пишу. В другом смысле — ничего из этого все равно не будет, только сам себя будешь дурить.

Я привлек в «Самодур» других диссидентов. Мой приятель Гена Покрасс, большой любитель русской грамматики, взялся за раздел «Удар! Еще удар!», где обсуждал правильные и неправильные ударения.

Поэт-юморист, сочинитель лимериков Ефим Майданик показывал мне из своей тетрадки:

Говорил гражданин в Ленинграде:
Я б участие принял в параде,
Если б стали опять
Зимний приступом брать,
А иначе — чего это ради?

Я попросил его придумать подпись к карикатуре, в которой мы отобразили свое бесправное положение. Сверху шел заголовок «Тутошний шелкопряд». На ней программный ассистент в виде шелкопряда поедал диспатчи, выдавливая шелковую нить, на которой он сам и висел. Над нитью грозной тенью нависли ножницы с надписью «3-летний контракт». Ниже шли строчки лимерика, сочиненного Фимой Майдаником. Помню отрывочно: «День за днем, за годом год шелкопряд нить контракта прядет. Он прядет и не знает… когда (кто-то) эту нить оборвет».

Вскоре «Самодуру» пришлось сыграть историческую роль. Поскольку стенная газета существовала в единственном экземпляре, а эпоха «селфи» была еще в далеком будущем, от газеты не осталось ничего — ни текстов, ни картинок, одна память, которой я должен поделиться.

На нашем пятом этаже Буш-хауса располагались русская и болгарская службы. Мы встречались с коллегами в коридорах и кантине, знакомились. Немного особняком держался известный журналист и драматург Георгий Марков. 7 сентября 1978 года Георгий Марков поставил, как обычно, машину на стоянке за рекой и шел на работу. На мосту Ватерлоо столкнулся с каким-то господином, одетым как буржуй с карикатуры — сюртук, котелок, зонтик. Господин как будто нечаянно ткнул Маркова зонтом, извинился с сильным акцентом и исчез. Вечером у Георгия поднялась температура, врачи прописали жаропонижающее, а через три дня он умер.

В то время Марков передавал по радио свои воспоминания «Мои встречи с Живковым» в 14 частях. Для Би-би-си они показались неподходящими, слишком резкими для традиционного бибисейского баланса, но руководство разрешило Маркову отдать записи на радио «Свобода».

Марков был вхож в семью Живковых, он дружил (по слухам, близко) с его дочерью Людмилой, тогдашним министром культуры, был редактором крупного издательства. Ему было что рассказать, и Марков в выражениях не стеснялся.