Настоящий джентльмен. Часть 1

У домов на ремонте я видел большие железные корыта, поставленные перед входом. В них скидывали строительный мусор. На желтом боку было написано Skip Hire и номер телефона. Я позвонил. Женщина с сильным ирландским акцентом спросила — какой мне нужен размер. Самый маленький скип — это 4 кубических ярда, есть также 6, 8, 10 и 12 ярдов. Максимальный срок — две недели. Разрешение у вас есть?

За разрешением надо было ехать в райсовет Камдена, он располагался у вокзала Святого Панкратия. Я выбрал день, когда работа была во вторую смену, с 11 утра, и отправился в райсовет к открытию. Высидел очередь, показал в окошечко документы на дом, заполнил заявление на две бумаги: разрешение на 8-ярдовый скип (это 6 кубометров) и, поскольку скип занимает пространство для стоянки одного автомобиля, распоряжение райсовета на отмену стоянки в данном месте на указанный период в две недели. Мне сказали, что лицензия на корыто придет по почте в течение пяти дней.

Проезжая мимо Святого Панкратия, каждый раз думал — в честь кого назвали вокзал? Много лет задавался вопросом, и только теперь нашел ответ. Панкратий был сыном римских граждан, за неколебимую веру в Христа в 304 году, при императоре Диоклетиане, в возрасте 14 лет был обезглавлен. Католический святой, покровитель детей и здоровья. Ему также молятся при поиске работы, для защиты от судорог, головной боли и лжесвидетельства в суде.

Еще перед отъездом из Ленинграда у нашей скромной и небогатой семьи появилась необычная проблема — куда девать лишние деньги. После продажи кооперативной квартиры (мне вернули все взносы), мебели, аппаратуры, пластинок, книг и прочего образовалась сумма, которая жгла карманы. Менять рубли на валюту было слишком опасно: мой приятель, художник Эдик Мазур получил тогда восемь лет за продажу 200 долларов подставному гражданину из Москвы.

Приходилось действовать по Карлу Марксу, по выученной на уроках политэкономии формуле «деньги-товар-деньги штрих» [7]. Лишние деньги надо было обратить в товар, товар переправить за границу и получить там за него другие деньги, с марксовым штрихом.

Поиск привел меня к коллекционеру икон. Он показал мне самое ценное в его коллекции — старые почерневшие искривленные доски с полувыцветшими образами святых. Они оценивались в большие суммы, но в марксову схему, по моим понятиям, не вписывались. В конце концов я купил стандартную для середины XIX века церковную икону Богоматери с Младенцем. Лики на ней были выписаны в мельчайших деталях и покрыты серебряным рельефным окладом. Цена, которую запросил коллекционер, была несоразмерной, но у меня под ногами горели мосты. Икону я положил в толстый полиэтиленовый пакет, обернул чем-то мягким, завязал бечевкой, и через «женскую мафию» связался с нашим знакомым, Юргеном Майером. Он принимал судно на Ленинградском кораблестроительном заводе и в шутку уверял меня, что «может вывезти слона». Юрген приехал и забрал этот сверток, уверив меня на прощанье своим громким волевым капитанским голосом, что все будет о'кей. Теперь, почти два года спустя, Юрген приехал в Лондон по своим делам и привез мне икону в том же полиэтилене, перевязанном той же советской почтовой бечевкой. На велосипеде я поехал в аукционный дом Philips, показал «товар». Икону согласились принять и спросили, какой будет резервная цена. Если на торгах эта цена не будет достигнута, то продажи не будет. При этом мне то ли не объяснили, то ли я прослушал или не понял, что комиссионные, семь процентов резервной цены, мне при этом все равно придется платить. Так оно и случилось. На первом аукционе за икону давали мало, она не продалась. Пришлось уменьшать резервную цену, и со второй попытки все получилось. Я сел и посчитал. В Питере я заплатил за икону примерно годовую получку служащего (деньги-товар), в Лондоне за товар я получил «деньги штрих», примерно бибисейскую зарплату за два месяца. Бизнес неудачный, но вывод из него мне понравился. Обыкновенным честным трудом тут можно заработать не меньше, чем хитрой марксистской спекуляцией.

Выручку я пустил на покупку центрального отопления.

Центральное отопление

Годы жизни в СССР научили меня, что центральное отопление — это Центральное Отопление. Где-то в неведомом Центре гудят котлы, кочегар подбрасывает уголек или крутит форсунку с мазутом, а разогретая в котельных трубах вода растекается по домам трудящихся, как претворенная в жизнь политика Партии.

Я помню эти рифленые чугунные батареи, раскаленные кипятком. Они работали сами по себе, не вступая ни в какие отношения с жильцами. Умерить их пыл было невозможно, на подводящих железных трубах не было кранов, а если они и были, то, как правило, не работали. В лютые морозы в комнате было нечем дышать, приходилось открывать форточки и простужаться на холодном сквозняке.