Настоящий мужик. История парня из Anthrax

– Не знаю, чувак, – говорил я. – Посмотри на Metallica. У них все очень даже хорошо.

– Хер с ними. Кем они вообще станут? – отвечал Нил. – Кто они такие? Да никто. Надо с Judas Priest пример брать.

Нил считал, ты должен быть либо Priest, либо никем. Он считал себя выше быстрого дерьма, которое мы играли. Трэш его не интересовал. Ему нравились Рэтт Форрестер, Riot и Priest. Вот и все. Находясь с нами, он считал, что находится c отбросами. Но уходить он не собирался, сколько бы раз ни угрожал. Мы уже привыкли. Поехав в тур с Raven, мы знали, что его дни в Anthrax сочтены, и мы наконец почувствовали себя свободными от его контроля. Мы были готовы жестко ему мстить.

Мы взяли на место Лилкера Фрэнка Белло – он был одним из наших дорожников. Он пришел, и с ним было очень легко, потому что мы были друзьями. К тому же он умел играть и знал песни. Фрэнк тоже ненавидел Нила и активно участвовал в нашей травле. В туре с Raven мы при малейшей возможности выбешивали Нила. Он бесился и не мог понять, почему больше не контролирует ситуацию. Песня «Ghostbusters» («Охотники за привидениями») тем летом стала огромным радиохитом. Где бы ты ни находился, ее крутили по всем станциям. Нил терпеть ее не мог, и каждый раз, когда начинались «Охотники за привидениями», мы врубали ее, как бы поздно ни было. Все остальные в фургоне орали песню во всю глотку, а Нил бесился: «Заткнитесь, вашу мать! Заткнитесь! Я пытаюсь уснуть! У вас ни стыда ни совести!»

Он всегда говорил: «У вас ни стыда ни совести. Я – певец. Я пою, а у вас нет ни стыда ни совести!» В итоге он сдался. Песня играла, и пока мы подпевали, в конце фургона раздавалось: «Ебаные придурки!» Было здорово. Он, как обычно, угрожал уходом, и в этот раз мы его подловили: «Так пиздуй! Кому до тебя есть дело? Давай вали из группы! Всем плевать». Он злился еще сильнее.

В туре с Raven мы катались на стареньком фургоне и наматывали приличные дистанции, а наш гастрольный менеджер раз в неделю должен был выдавать суточные 10 баксов. Неделя кончалась, и никто ни хрена не получил. Мы спросили Тони, партнера Джонни Зи, который тоже был в туре, где наши деньги, и он сказал, что нужно спросить у гастрольного менеджера. И я пошел и сказал: «Эй, чувак. Я свои суточные не получил».

Он сказал, что отдал суточные в понедельник, и поскольку я свои не забрал, на этой неделе ни черта не получу. Я подумал, может быть, так на гастролях все и устроено. Откуда мне было знать? Но все равно как-то странно. Я спросил Чудака, обязательно ли мне забирать свои деньги в день выдачи, и он ответил: «Когда хочешь, тогда и забирай». Я объяснил ему, что менеджер сказал мне совершенно другое, и Чудак ответил: «Видимо, он решил прикарманить ваше бабло, ребята».

Я, конечно, не здоровяк, но родился в Нью-Йорке и не люблю, когда меня держат за дурака. Я вернулся к парню и сказал: «Слушай, ублюдок, а ну давай мои 70 баксов, или я тебе битой по башке ебну». Деньги тотчас же были у меня.

В конце тура ребятам из Raven стало нас жалко, и они предложили ездить с ними на автобусе. К счастью, мне больше не надо было водить, но у нас не было коек, поэтому приходилось сидеть, а спать сидя не очень удобно. Было ощущение, что маршрут тура составлял слепой, бросающий дротики в карту США. Вечером в четверг мы отыграли в Лос-Анджелесе в клубе «Кантри» в Резеде, потом поехали почти 2000 км, чтобы в субботу вечером отыграть в Сиэтле. Остановились отдохнуть в каком-то дерьмовом мотеле с почасовой оплатой. Мы заехали. Я снял покрывало, и вся простыня была в крови. Не знаю, может быть, у какой-нибудь телки были обильные месячные или здесь кого-то прикончили, да и знать не хотел. Было отвратительно, но мне нужно было поспать, поэтому я взял сто баксов, которые накопил с суточных, заселился в отель Holiday Inn и вырубился на 7 часов. Я был на мели, но впервые за несколько месяцев спал как убитый. После концерта в Сиэтле мы вернулись в Лос-Анджелес, чтобы в понедельник отыграть там второй концерт. Это было глупо. Но мы же были воинами металла. Мы считали: «Раз надо идти на такие жертвы, мы готовы. Сделаем все, что требуется».

С Нилом становилось все сложнее и сложнее. На сцене он терял голос, потому что мы играли кучу концертов, и он себя не жалел. «Вот еще одна причина уволить его», – подумал я. Мы открывали выступление песней «Deathrider», он орал, срывал голос, а дальше петь не мог. Да, мы хотели его провала, но не ценой дерьмовых выступлений. Я ему сказал: не стоит, наверное, себя так расходовать уже на первой песне и орать во всю глотку – тогда, глядишь, и голоса хватит на весь концерт.

«Пошел ты! – прокричал он. – Не надо мне, блядь, рассказывать, как петь. Я же не говорю тебе, как играть на сраной гитаре! Ты понятия, сука, не имеешь, о чем говоришь!»

У двоюродного брата Чарли, Денниса, была видеокамера, и он снимал наши выступления. Мы включили Нилу, и Деннис с сарказмом заметил: «Ну, а это что? Что это была за нота? Три песни сыграли, а ты ни слова не произнес».