Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

От ее слов я невольно улыбнулся. Весь год я учился заботиться о своих пациентах, в то время как она этот год по большей части заботилась обо мне. Хезер призналась, что ей было тяжело видеть меня столь долго в таком плохом состоянии, жить с мрачным зомби, изо всех сил пытающимся окончательно не сломаться. «ЖДУ не ДОЖДУСЬ», – ответил я.

Когда я принимал таблетки от ВИЧ и находился в томительном ожидании результатов анализа, я не мог ни смеяться, ни развеселить себя алкоголем.

Хезер нутром чувствовала, когда меня нужно было подбодрить, а когда мне просто нужно было напиться. Или посмеяться. И теперь, когда я больше не пил таблетки от ВИЧ, мог наконец делать и то и другое. Возвращение к нормальной жизни помогло мне справиться с калейдоскопом эмоций, связанным с работой врача. Я теперь мог «перезагружаться» дома, как однажды рекомендовала мне Эшли. Хезер сказала, что было здорово снова увидеть настоящего меня, и я чувствовал то же самое.

Теперь, когда случай с уколом иглой остался позади, мы могли открыто говорить о том, насколько ужасным был этот период. Хезер призналась, что мысленно справлялась с помощью черного юмора, говоря себе, что если у меня обнаружат ВИЧ, то мы сделаем сэндВИЧ. Не уверен, расплакался бы я от такого каламбура или засмеялся, когда жил в полной неопределенности относительно диагноза. Наверное, и то и другое. Как бы то ни было, тот факт, что теперь она могла говорить мне подобные вещи, наглядно демонстрировал, как далеко мы с ней зашли. Я отложил телефон и поприветствовал своего пациента.

– Сэм, – сказал я, – что ты тут делаешь?

Он лежал на каталке, сверкая желтыми зубами на весь приемный покой. Было непривычно видеть его не в поликлинике.

– Доктор Маккарти, – сказал он, протягивая свою грубую руку, – судя по всему, я попал в небольшую передрягу.

Я взял стул.

– Расскажите мне.

– Снова начались боли в груди, так что я позвонил в поликлинику. Она оказалась закрыта, поэтому я пришел сюда.

За последние несколько месяцев мы с ним сблизились – поворотным в наших изначально натянутых отношениях стал момент, когда я во время регулярного осмотра обнаружил еле заметные шумы в сердце, – однако его здоровье неумолимо ухудшалось на моих глазах. Длинный перечень медицинских проблем, который я увидел перед нашей первой встречей, оказался соответствующим действительности, и я ежемесячно принимал Сэма в поликлинике, порой назначая дополнительные приемы, правда, этого было недостаточно. Из-за моего загруженного графика в больнице я работал в поликлинике лишь один день в неделю, из-за чего мне не давало покоя чувство, что я уделяю моему пациенту недостаточно времени.

– У меня анализы, – сказал он. – ЭКГ, все как обычно. Должен сказать, я ценю, что вы пришли сюда из-за меня в два часа ночи.

Нужно ли было ему знать, что я работал по ночам и наша встреча была чистой случайностью? Я сжал его руку:

– Ты справишься.

Я говорил это практически всем своим госпитализированным пациентам, и данный комментарий вызывал у меня противоречивые чувства. В некоторых случаях – в очень многих – я так на самом деле не думал. Я старался говорить расплывчато, не уточняя, через что именно человеку придется пройти, но понимал, когда шансы были, к сожалению, далеко не на стороне пациента. Тем не менее мне казалось, что я должен сохранять позитивный настрой, давая надежду людям, которые ее потеряли. Таким образом я говорил людям, что они справятся со своей ситуацией, даже если это и было маловероятно, и я не был уверен, правильно ли поступаю.

– Знаю, – ответил Сэм. – Знаю.

– Как сейчас обстоят дела?

– Говорят, что у меня сердечный приступ. Легкий сердечный приступ[84].

Легкий сердечный приступ. Какой же странный термин.

– Ты выглядишь чертовски неплохо для человека с сердечным приступом. Пускай даже легким.

– Мне сказали, что нужно провести катетеризацию сердца.

Каждый раз, слыша это словосочетание, я невольно думал про Гладстона или Денис Ландквист. С тех первых дней в кардиореанимации очень многое изменилось – меня порой коробило от мысли о том, насколько я был тогда некомпетентен, – с другой стороны, однако, мало что поменялось. Я по-прежнему думал о профессоре Гладстоне и миссис Ландквист как о своих пациентах. Я отчетливо помнил тактильные ощущения, когда осматривал их лимфоузлы, когда прижимал к их коже стетоскоп или поднимал веко, чтобы взглянуть на зрачок.

Если одна медицинская процедура влечет за собой ухудшение состояния пациента, из-за чего будет нужна другая, у врачей могут быть неприятности. Даже если другого выхода просто нет.

– Хорошо, – сказал я, взглянув на жизненные показатели Сэма. – Это довольно несложная процедура. Ты справишься.

– Но краситель, который придется использовать, может угробить мои почки[85].

– Это так.