Настойчивый

Я судьбе покорилась спокойно, навечно,

И бороться мне с ней уже нет больше сил.

Жизнь ведь так коротка, время так быстротечно.

Я свой крест донесу, как бы ни тяготил.

Не пойму никогда, но приму и привыкну,

Без ответов вопросы будут душу терзать.

Я шагаю вперёд, сохраняя улыбку,

Да, я буду смеяться, пусть хочу закричать.

Справлюсь. Сильная. Ты сам это знаешь,

Как сложно по жизни одиноко стоять.

Такая уж есть, меня не исправишь.

Хочу просто быть рядом, обнять и молчать.

Когда я заканчиваю писать, щеки покрыты слезами моей душевной боли, не зарастающая рана, дыра в груди ноет, и это не излечит ни один доктор. Тяжесть разливается по всему телу, гул в ушах и мрак затягивает все сильнее. Я миллион раз хотела закончить все для себя и оказаться рядом с ним. Снова прижаться к отеческой груди и поплакать, пока он будет меня утешать. Поделиться с ним и забыть о реальности, пугающей меня. Ребенок, рожденный в секте, окруженный вниманием, которое настолько пропитано ложью…

Раньше не представляла, как это оказаться вдали от общины, куда деваются все те люди, ушедшие и не возвратившиеся. Кого же выберет Иегова, когда наступит Армагеддон? И войдет ли мой отец в число избранных? То, чему меня учили, никак не работало, чем дальше я погружалась, тем сильней меня отталкивала церковь и служители. Они были как что-то липкое, субстанция, от которой невозможно оттереться, она уже во мне и во всех тех людях, которые единожды поверили. Я хотела быть ветром или листом, гонимым ветром, пушинкой, которая никому не подчиняется, делает то, что хочет. Смотреть на мир другими глазами, без рамок. Справлять дни рождения, танцевать, фотографироваться и получать подарки. Я просто хотела жить. И жить как все.

Дверь тихонько открывается, и в комнату входит, скрипя ходунками, Чейз. Улыбка на его полных губах тут же меркнет, он всматривается в мое лицо и наклоняется.

– Ты всегда плачешь, когда остаешься одна? – Кряхтя, он садится на кровать и протягивает руки. – Я могу подержать тебя за пальцы.

– Со мной все в порядке, иногда воспоминания больнее, чем кажутся, – отвечаю ему и убираю блокнот на столик.

– Я читал твои стихи, думаю, это серьезное заявление на публикацию. – Он убирает темную челку с глаз и дергает головой.

– Думаешь, я хочу делиться личным с кем-либо? – Он дарит мне смущенную улыбку.

– Мальчишки иногда любопытней девчонок. Блокнот принадлежал моему отцу, мне казалось, я не видел его много лет. И вот когда он снова появился в поле моего зрения, я влез на твою территорию. – Чейз чешет подбородок с небольшой щетиной.

– Для чего ему блокнот? – спрашиваю его, зная род деятельности его отца.

– Он записывал интересные моменты, которые происходили с нами в детстве для мамы, когда она была на работе. Она делала то же самое, таким образом, они всегда были в курсе наших проделок и происшествий. И всегда по-своему были рядом… – Тяжело вздыхает, его губы краснеют, и он глубоко втягивает в себя воздух.

– Думаешь о маме? – Я даже не знаю, для чего об этом спрашиваю.

– Я всегда думаю о своих родных. О братьях, родителях, о Уиллоу, Хейли и даже о тебе.

Он смущенно растирает лицо руками, и я верю этому парню. Вот если бы меня спросили о мальчишках Кинг, я бы сказала, что они самые искренние люди, переживания и истинные чувства всегда написаны на их лицах. Они не умеют прятать свои чувства, будь то любовь, нежность или искренность. Протягиваю руку вперед и ерошу его длинную челку, растрепав волосы. Он сдувает прядь, отмахиваясь от меня.

– Ты чувствовала, что твой отец скоро умрет? – Чейз становится серьезным, в его глазах появляется паника, очень знакомая для меня.

Разглядываю новый паркет под моими ногами, красивые занавески, которые раздувает ветер.

Я очень хотела бы ему подсказать, чтобы не беспокоился. В другой жизни та девочка сказала бы молиться, просить и вести праведный образ жизни. Попросить старейшин и всех свидетелей укрепить его веру молитвой, покаяться… Нахмурившись, замечаю, как в комнату залетает бабочка, ее яркая окраска, оберегающая от разных бед, однажды не сработает, и она окажется в ловушке смерти.

– У моего отца были счастливые моменты. Взлеты и падения. Он чувствовал, что умрет, для него любая секунда, проведенная со мной, была вечностью, как и для меня. Чувствовала ли смерть? Скорей то, как гасла его душа, каждый день он увядал, подобно этому цветку, стоящему на подоконнике. – Вот и снова ощущение этого кома в горле, когда хотелось бы закричать или горько заплакать, но ничего не получается.