Настойчивый

– Гори в аду, Виннифред Галлахер. Вместе со своим отцом, – орет моя мать не своим голосом, из меня вырывается всхлип, как только я из последних сил пробираюсь в коридор. Входные двери открываются толчком и последнее, что я вижу – это дуло пистолета в руках Нокса, направленное на меня.

Глава 23 Терренс

Непослушание Богу

Мы с Ноксом сидели в зале ожидания, пока нас пропустят в палату Винни. Чейз ходил по больнице в домашних тапочках, шортах и майке. Он даже не успел одеться, когда ему сообщили о случившемся. Я и сам немного не в ладах с собой, даже не помню, где оставил пиджак. Мы переругались с Чейзом, до сих пор не пойму, как он мог отпустить ее. Понятно, что она не ребенок, и наш дом не тюрьма, чтобы удерживать ее насильно. Я ожидал от нее этого шага, но не так скоро. Мне хотелось верить, что она доверится мне, и мы придумаем другой способ забрать эти писульки сумасшедшей тетки.

Нокс встал со стула и пошел к представителям власти, пока я катал в пальцах ключи в ожидании. Винни повезло, она отделалась переломом ключицы, которую ей уже облепили гипсом. Сейчас она находится в отделении рентгенографии, чтобы сделать снимок головы. И я очень надеюсь, что там нет никаких сгустков крови после такого удара.

В общих словах Дастин Нокс описал, что происходило в доме матери Винни. Особенно меня поразил факт дурацкого крючка для туш на краю стола, который сыграл жестокую шутку с женщиной. Она, образно говоря, попалась на крючок, от удара произошел разрыв и без того больной селезенки. Сейчас врачи борются с ней. Нет, нет, я не ошибся, именно с ней, так как женщина упрямо отказывается от переливания крови, так необходимого ей. Я слышал, как она орала во всю свою мерзкую глотку, что это грех и непослушание Богу, поедание крови и прочую хрень. И если это говорит человек при памяти, то, извините, по ней плачет психушка, как минимум.

Нокс был тем человеком, который вызвал скорую помощь, полицейских и меня с братом. Он оказался не таким уже придурком, учитывая подобный поступок. Все время, что мы провели рядом с матерью Винни, он указывал полицейским на произошедшее и даже успел бегло опросить мать Винни. Я едва удержался, чтобы не влепить ей по морде, когда она произнесла имя своей дочери, обвинив ее в том, что она впервые, именно так она и сказала, не позволила себя избить. То есть до этого она с удовольствием принимала ее побои, а теперь, наконец, дала отпор. На вопрос полицейских, она ли виновата в том, что женщина получила увечье, та ответила отрицательно. Поскользнулась на куске замороженной курицы официальное заявление, прежде чем она отключилась.

Я бы посмеялся над сей досадой, таким тупым объяснением случившегося, если бы сейчас эта идиотка не была при смерти. И более того, пусть я буду последним козлом, но не изъявляю особой надежды на ее восстановление. Хотя бы потому, что она сама себе роет яму, отказываясь от лечения. Мой телефон уже был забит ссылками о фактах, сколько людей умерло после отказа от переливания крови. Элементарно больше некому подписать согласие на ее операцию, которую следует сделать, если не будет всей этой процедуры с кровью. Да и мне пофиг, что там с ней. Даже если ее не станет, думаю, Винни не будет рыдать на этот счет.

Чейз, противно шаркая тапками, все еще ходил взад-вперед, чем ужасно раздражал меня. Мне хотелось встать и дать ему пинка или домашний халат, чтобы прикрыть его голые плечи.

– Ты бы оделся сначала, глаз кому-нибудь выколешь, – бубню я и отодвигаюсь, чтобы мой брат сел рядом.

– Мог бы сказать мне о том, что она хочет сделать. И вообще вырубить телевизор, в новостях только и делают, что крутят эту хрень. Что я, по-твоему, предсказатель, знать, куда она пошла? – Нетерпеливо трясет тапком, удерживая его на кончиках пальцев. – Мы собирались посмотреть фильм вообще-то.

– Она уже его насмотрелась, и знаешь, мне очень хочется, чтобы вся эта история закончилась. – Мои нервы на переделе, сейчас все мысли только о чрезвычайно отчаянной девушке, находящейся где-то в этих стенах больницы.

– Кажется, это ее везут. – Мой брат соскакивает быстрей меня и уже шуршит тапками по линолеуму в коридоре. – О прекрасная и прекраснейших, ты снова с нами. – Он делает какой-то дурацкий наклон, Винни поворачивает голову, и я вижу приклеенный пластырь к маленькой выбритой части на макушке. – Да уж, это будет сложно скрыть волосами, сестренка.

Я даю моему брату смачный подзатыльник за подобные слова, наклоняюсь к возлюбленной и целую ее в губы.

– Рад твоему возвращению, – говорю ей на ушко и глажу пальцами по щеке.

– Чейз, с таким реверансом ты похож на Викторианского трубочиста с рахитом, – серьезно произносит Винни, мы едва сдерживаем улыбку, шокированные ее шуткой, но потом, не сдерживаясь, начинаем ржать во все горло. – Ты бы еще в трусах пришел, братец.

–Б*дь, – Чейз вытирает слезы, нецензурно выразившись, и наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку. – Шути так чаще, у меня аж настроение поднялось.