Настольная книга сердцеедки

Когда Аврора увидела его, у нее случился спазм в горле, и она решила, что уже никогда не вспомнит, как нужно дышать. И даже нельзя сказать, что он был невероятно красив! То есть, наверное, был, просто Аврора не подозревала, что ей нравится такой тип мужчин. Опять блондин, как и тот, у Ярика, но не альбинос, а крашеный, с темно-пепельными бровями и ресницами. С одной стороны — мужественный, почти мачо: широкие плечи, накачанные ноги, крепкие бицепсы, но в то же время сладенький — с нежными, почти девичьими губами, идеальными чертами лица и большими нежными глазами. В нем было даже что-то слегка гомосексуальное — в меру, ровно настолько, насколько это импонирует женщинам, уставшим от мужской агрессии и мечтающим не только о защитнике, но и о друге. Наверное, в молодости он был совсем ангелочком, но возраст — навскидку мистеру Совершенство было лет сорок — несколько ужесточил черты, что мужчине очень шло — морщины вдоль рта придавали лицу нечто демоническое.

Он посмотрел на нее — или на Дашу, или на них с Дашей, — улыбнулся, и Аврора поняла, что надо спасаться, пока не поздно. У него была широкая, немного хитрая, белозубая и настолько сексуальная улыбка, что Аврора почувствовала себя лет на четырнадцать — как будто к ней подошел живой Богдан Титомир (секс-символ ее молодости) и сказал: «Давай поженимся!»

«Это невыносимо…» — простонала мысленно Аврора.

Она ненавидела себя в юности — ненавидела злобного, неуверенного в себе и неловкого подростка. Это было так давно, что она уже забыла, как это — терять человеческий облик при виде симпатичного лица, мямлить, стесняться до того, что потеют ладони, и от этого еще больше стесняться, отвечать только «да» и «нет», потому что мозги отшибло…

И с какой стати она, взрослая девушка, стоит сейчас, как истукан, и с ужасом ощущает, как холодеют руки?

Даша посмотрела на нее, фыркнула, произнесла что-то бодрое и остроумное, но Аврора прослушала, так как вдобавок ко всему еще и оглохла. Вообще ни на чем не могла сосредоточиться, даже взгляд толком не получалось сфокусировать.

Даша подтащила ее к блондину, закатила глаза и произнесла:

— Привет, Донат.

Аврора старалась смотреть не на него, а куда-нибудь на диван или себе под ноги — взгляд, которым Донат окинул Дашу, был столь выразителен, что Аврора почувствовала, что готова немедленно снять лифчик.

Донат встал, окутав девушек запахом одеколона, обнял Дашу — та повернула голову, посмотрела на Аврору и закатила глаза: «Мол, что я могу поделать?» — и взгляд у нее при этом был несколько затуманенный.

— Это Аврора, моя подруга, она вчера стала ведьмой, — сообщила Даша.

— Позавчера… — мяукнула Аврора, но было поздно.

Он поднял бровь, что сделало его похожим на Мефистофеля, и сказал:

— Привет, Аврора.

Наклонился и заключил ее в объятия, которые были свежими, как весенняя трава, и теплыми, как океанский песок. Именно так она и думала — в этих самых выражениях. В голове мелькала романтическая лабудень, коленки тряслись, и так хотелось прикоснуться губами к его губам, ощутить, какие они крепкие, горячие и влажные!

Он уже отпустил ее и кричал кому-то, чтобы принесли пунш, и говорил, что достал лучший на свете ром, который давным-давно где-то там спрятали контрабандисты, а Аврора все качалась, как березка на ветру, глядя на Доната преданными глазами. Даша дернула ее за руку, усадила рядом, а Донат, немного выпятив челюсть, разглядывал Аврору совершенно без всякого стеснения.

— Это правда Пикассо? — прошептала Аврора на ухо Даше, кивнув на несколько картин.

— Конечно! — воскликнул расслышавший ее вопрос Донат. — Нравится?

— Ну, да… — ответила Аврора и почувствовала, что во рту пересохло.

Тут как раз принесли пунш, и Аврора разом выпила полстакана, позабыв, что это спиртное.

— Пикассо был моим лучшим другом, — Донат покачал головой. — Я покупаю все его картины.

— Ага, — кивнула Аврора и сама удивилась собственному красноречию.

— У меня лучшая в мире коллекция современного искусства, — похвастался Донат. — Пойдемте покажу Баскиа — это шедевр… — Он подхватил Аврору и повел на палубу.

Они вошли в комнату, где было довольно темно и тихо: несколько пар беседовали за бокалом вина — некоторые целовались, а свет шел лишь от ламп, которые подсвечивали картины. Донат поставил Аврору перед картиной, на которой были изображены потрясающей красоты каляки-маляки: на первый взгляд детская мазня, но такая сочная, тропическая, такая выразительная и энергичная, что глаз нельзя было оторвать.

Аврора смотрела и понимала, что ее сознание растекается. Рядом — чуть позади и немного сбоку — дышал Донат. Аврора обратила внимание, что дышал он не совсем ровно — в прямом и переносном смысле. В глубине салона шептались парочки, свет от маленьких свечек, расставленных по столам, тускло мерцал, с улицы доносилась музыка, гомон и вой шутих…