Настроение на завтра

Утром Анна увидела на столе груду порванных грамот, она, ничего не сказав мужу, собрала все обрывки в коробку из-под туфель и, с трудом поднявшись со стула, подошла к шкафу, отворила створку дверцы и спрятала коробку.

Анна почувствовала гнетущую зябкость, заколотилось сердце, и мучительное предчувствие недоброго, необъяснимого повергло ее в уныние и испуг.

В субботний вечер Червонный ни разу не включил телевизор. Анна понимала, что муж чем-то очень расстроен, а если уж телевизор не смотрит, значит, беда серьезная.

— Что с тобой, Захар? — робко спросила она. — Я и так вся извелась.

— Вижу, Аннушка, вижу.

— Не отступает моя боль. Теперь ты добавляешь.

— К врачу надо, к врачу. — Он тяжело вздохнул. — Может, в Москву тебя отвезти? Там определят… Что и как… Одна ты у меня. Одна. А я вот… — И сразу осекся, стиснул зубы.

— Опять молчишь.

— А что говорить, Аннушка? Ходят по заводу всякие, словами бросаются, бляха медная.

— Чего хотят-то? Ты свой кусок хлеба ешь, на чужое не заришься…

— Мешаю я им, соплякам, недомеркам. Латышевский отпрыск сплеча рубит. Мол, ваш поезд ушел… — Он посмотрел на свои руки и, сжав их в кулаки, с нахлынувшей силой уверенности заявил: — Нас не одолеют.

— Из-за чего травишь себя, убиваешься? Грамоты зачем порвал?

— Зачем… зачем? Не будем! Ясно!

— Значит, не будем, Червонец, — с распаленной обидой сказала Анна, назвав его по прозвищу, которое придумала давно, еще до свадьбы.

— Ладно! Доживем до понедельника. Я им покажу, чей поезд ушел.

Когда в понедельник сели завтракать, Червонный принес на кухню телефон.

— Убери. Мне сковородку с оладьями ставить некуда.

— Нужен, Аннушка, — негромко ответил Червонный и, бодрясь, улыбнулся, но улыбка вышла дерзкая, вызывающая. Так никогда не улыбался он.

Завтракал Червонный медленно, словно сегодня был выходной, и все посматривал на телефон.

— Поторапливайся, время — напомнила Анна.

— Успею, — многозначительно ответил он.

— Ты на часы посмотри… — И снова пожаловалась на боль в пояснице, потому что Червонный ничего не ответил ей.

А что он мог ей ответить? Да и мог ли? Конечно, мог. Но Червонному было стыдно признаться жене, что он задумал. Его план был прост и жесток. Сегодня утром к его станку подвезут заготовки деталей, о которых предупредил Березняк. Их ждет сборочный цех. Подвезут и уложат рядком. А кто работать будет? Где Червонный? Где?! Найдите Червонца! И вот тут позвонят ему — что случилось, мол, Захар Денисович? Да вот, занемог, бляха медная, скажет он. А ему в ответ: сейчас за вами машину пошлем и обратно с работы увезем. Выручай, Захар Денисыч. План горит. Выручай! Ладно, бляха медная, скажет тогда он, посылайте тачку.

И от мыслей своих он стал успокаиваться, почувствовал, как слабость покидает его душу и желанное отмщение желторотику сбудется полной мерой.

Червонный поглядывал на часы, пристально следя за минутной стрелкой, но телефон молчал. Он снял трубку, проверил. Был сигнал, все нормально. И снова ждал. Прошел час, а телефон предательски молчал. Он понял, что происходит нечто иное, непредвиденное, не вошедшее в его план. И заволновался. Прошло еще полчаса. Стало ясно: ждать бесполезно.

И он стал собираться на работу, ощущая, как распаляется в нем гнев. Опять просчитался. А он-то, хмырь болотный, распустил слюни, размечтался — машину ему директорскую…

Когда Червонный вошел в цех, который он мог обойти с закрытыми глазами и ни разу не оступиться, он еще издали заметил, что у его станка не было заготовок. Ни с кем не здороваясь, Червонный торопливым шагом метнулся в конторку, рванул дверь и обиженно воскликнул:

— Опять стою!

Березняк глянул на часы и спросил:

— И давно?

— Опоздал малость. Нужное дело было, Леонид Сергеич. В субботку отработаю. Где ж заготовки, бляха медная? Когда подвезут?

— Привезли. На участок Мягкова.

Червонный протестующе взмахнул рукой и шумно выдохнул.

— Чего же «зубрам» стоять? Правильно решил Старбеев, — заключил Березняк.

Червонному показалось, что он оглох. Потому что сразу исчез грохот станков, пропали все шумы и звуки. И он стоял беспомощный, с покрасневшим от злости лицом и не слышал, как Березняк отчитывал его за опоздание.

Когда он вышел из конторки, уже погасли лампы рабочих мест. Наступило время обеденного перерыва.

Червонный подошел к фонтанчику, склонил голову к струйке и долго жадно пил, но не смог охладить противный жар, томивший душу.

Он одиноко побродил по цеху, миновал пролет, где был его станок. И, словно заблудившийся путник, потоптался на незнакомой развилке, направился в конец цеха. Что-то тянуло его туда. Ноги Червонного плохо слушались, словно подметки башмаков были из литого чугуна.

Но он упрямо шел и, только заметив зеленую ограду, понял, что его влечет участок, где высились «зубры».