Наступление

Вторым приблизился сухощавый старик с благообразным лицом и седыми волосами, чем-то похожий на музыканта, пианиста или дирижера. Брат, смотря ему в глаза, заподозрил неладное, он видел там то, что никогда не видел у русских, и что он никогда не хотел бы видеть, он, сын нищих бедуинов, рожденный в нищей халупе в сорок втором, в самый разгар войны в пустыне. Когда же человек протянул ему навстречу руку — он увидел то, что было на ней, на указательном пальце. И он испугался, испугался так, как не пугался уже очень давно, как не пугался, может быть с семилетнего возраста, когда он увидел на руке у одного из путников подобный перстень, а потом узнал то, что он означает. Рука его закаменела, как пораженная параличом, Брат поднял глаза и наткнулся на светлые глаза старика. И понял — что гость тоже все понял.

Машинально поздоровавшись с мерзнущим в своем костюме — в пустыне ночью было очень холодно — толстяком, Брат заговорил, скрывая свой страх.

— Я рад гостям, посетившим меня в столь поздний час, и я надеюсь, что гости не обидятся на скромную еду и жилище, которые я хочу им предложить. Увы, я слишком устал, чтобы разговаривать о делах, мои люди проводят вас до шатра и накормят вас тем, что едим мы сами, надеюсь, вам придется по вкусу наша простая еда. Я бы хотел сказать пару слов моему другу, которого я принимаю здесь не первый раз, и надеюсь, что мои гости не обидятся на меня за то, что не услышат мои приветственные слова. Завтра я встречусь с вами со всеми и выслушаю вас.

Когда несколько бедуинов увели советских гостей в гостевой шатер, Брат посмотрел на Михо.

— Пойдем…

В шатре брата было все так, как и в других шатрах — оружие на стенах, ковры на стенах и на полу, жаровня с жарко тлеющими углями, дававшая тепло. Арабы и бедуины привыкли к такой обстановке, они привыкли спать под звездами, когда нет шатров, они привыкли к тому, что их окружают не каменные стены, а зыбкое полотно шатра, которое можно в один мах разрезать острым как бритва кинжалом.

— Кого ты привел, Михо? — спросил Лидер ливийской революции, сев на ковры по бедуински, поджав ноги и пристально вглядываясь в лицо гостя — ты знаешь, кого ты привел?

— Это люди, посланные с миром, Брат. И я — послан с миром. Мы пришли для того, чтобы предложить вам мир.

— Ты ничего не понял. Кто эти люди среди вас?

— Один из них из Центрального комитета Партии, второй — из разведки, я так понял.

— Из партии — тот самый толстяк, который никогда не сможет взобраться даже на самого смирного верблюда?

— Он самый, брат.

— А второй, получается из разведки?

— Да.

— Ты хорошо его знаешь?

— Не очень, но…

— Кто он среди вас, в Москве, ты знаешь? Он высок положением?

— Вероятно да, простого исполнителя сюда не пошлют, но в чем дело, Брат? Что тебя так обеспокоило?

Муаммар Каддафи оглянулся в обе стороны перед тем, как говорить.

— Человек, которого ты привел, имеет титул «Шейх уль-ислам», это следует из перстня, который он носит на правой руке. Он мог украсть этот перстень и надеть его на свою руку, не имея на то никакого права — но это не так, я видел в его глазах. Он пир или кади одного из суфийских орденов, очень опасных орденов, Михо. Опасайся его как никого в этой жизни.

— Он на нашей стороне, Брат. Обоснованны ли твои предположения?

— Более чем, Михо. Он не может быть на чьей-то стороне, он сам сторона. Если ты хотел испугать меня — то ты хорошо придумал.

Михайлов по-арабски прижал руки к сердцу

— И в мыслях не было, Брат.

Каддафи внимательно смотрел на своего советского друга какое-то время, потом улыбнулся

— Я верю тебе, Михо, ты не обманываешь меня своими словами, в них незнание и недоумение. Опасайся более всего незнания, эта самая короткая дорожка в пропасть, возврата оттуда нет. Я сказал, что знал и предупредил тебя, теперь все в твоей власти. Знай и опасайся этого человека, Михо, знай и опасайся. Он опаснее тех, кто прилетел, чтобы убить меня, но убил мою дочь, потому что их меч скор, но слаб, они нападают как трусливые шакалы, укусят и берут прочь — а меч того, кого ты привел — неотвратим. Если этот человек приговорит кого-то к смерти — то рано или поздно приговор будет исполнен, даже здесь, в пустыне, в окружении верных людей. Теперь скажи, Михо, какие слова вы скажете мне утром?

— Мы скажем тебе слова дружбы, Брат. Слова искренней дружбы.

— Я слышал, что ваш… эмир разбился на самолете, и теперь в вашей стране правят другие люди?

— Да, это так — Михайлову было неприятно говорить об этом

— Праведно ли они правят?

— Я не могу говорить об этом брат, ибо не знаю.

— Не знаешь, но ты можешь судить, потому что ты живешь там, на севере, а я здесь, в пустыне, и я спрашиваю тебя, видящего своими глазами, чтобы узнать.