Наступление

Труба тревожно и сипло заиграла сигнал в атаку. Громовое «ура» разорвало тишину и погнало людей вперед.

Первые солдаты спрыгнули в гитлеровские окопы. Цепь выгнулась, растянулась и покатилась. Заблестели штыки. В глазах у всех — тревога и напряжение. Мышцы напряглись, силы удвоились. Один гитлеровец, растерянный и ошеломленный происходящим, прикладом карабина ударил Пени по спине. Луканче бросился к гитлеровцу и со всей силой ударил его лопатой по плечу. Из образовавшейся раны фонтаном хлынула кровь.

Уже не было общей команды. Не было и силы, которая могла все это остановить. Шальная пуля обожгла ухо Луканче, и мочка уха повисла лоскутом. Густые красные капли крови обагрили воротник и шею. Пулемет в руках Марина уже не казался таким тяжелым. Марин косил огнем пулемета уцелевших гитлеровцев, которые сломя голову бежали по голому северному скату скалы Дражна. Пулеметные очереди разрезали беспорядочные группы, и на поле оставались корчащиеся сраженные тела. Шум, крики, стоны раненых, бегущие гитлеровцы — и тем не менее каждый солдат испытывал какое-то облегчение. Слановский словно сбросил с себя невидимую тяжесть. Рота выполнила поставленную перед ней задачу. Он радостно вздохнул и дал приказ окопаться на новой позиции.

Ангелчо присыпал табаком рану Луканче, и на ее губах расцвела непринужденная улыбка.

— Ранили, растуды их в качель! Метку на тебе поставили. Второй раз им попадешься — голову оттяпают.

— Выходит, если бы я чуть-чуть подался влево, мне прямо в лоб угодила бы пуля, — заметил Луканче, сжимая зубы от боли, которая усиливалась из-за никотина.

— Ты сиди, — старался быть с ним построже Ангелчо, но ему это не удавалось: уж очень смешно было смотреть, как Луканче все еще трясется от страха…

Наступили вечерние сумерки. Легкий ветерок разнес едкий запах пороха и крови.

Гитлеровская артиллерия остервенело и сердито обстреливала седло скалы Дражна.

Слановский залег в одном из окопчиков, плотно прижал локти к ребрам и надвинул на глаза каску. В пяти шагах от него разорвался снаряд. Взрывной волной его ударило в грудь, и он зашелся в сухом кашле. По спине застучали мелкие камушки и комья земли. Следующий снаряд несся с еще более зловещим воем прямо на него. Киро снова свернулся клубочком и крепко прижался к каменистой земле. Ему показалось, что снаряд разорвался у самых его ног.

Артиллерийская канонада продолжалась минут десять и прекратилась совершенно неожиданно. Слановский приподнялся и медленно обошел позицию, осмотрел новые стрелковые окопы, которые солдаты откапывали так глубоко, будто собирались здесь зимовать.

Снизу к ним поднимались двое. Это были Кутула и Пени.

— Нападают, идут прямо на нас! — задыхаясь доложили они, перевалившись в окоп.

Слановский. решил выждать, пока гитлеровцы приблизятся, и только тогда открыть огонь. Он стиснул плечо Луканче и наклонился прямо к его уху:

— Передай командирам взводов, чтобы сохраняли полную тишину. Пока Марин не откроет огонь, никому не стрелять.

На всей позиции наступила тишина. Затаив дыхание и подперев лицо ладонями, Слановский возбужденно ждал. От недавнего грохота в ушах шумело, по коже пробегали холодные, нервные мурашки. Знакомое тиканье часов настойчиво отмеряло минуты.

Марин наклонился к нему и прошептал в самое ухо:

— Может, открыть огонь? Они уже близко.

— Еще немного подождем, — покачал головой Слановский.

На голом склоне холма цепь гитлеровцев вырисовывалась довольно четко.

Еще две-три предельно напряженные минуты.

— Давай! — Слановский ударил кулаком по брустверу окопа.

«Так-так-так-так!» — разорвал тишину пулемет Марина. Начали стрелять и остальные пулеметы, автоматы и винтовки. Сава осветил немецкую цепь белым светом ракет. На правом склоне скалы Дражна заработал гитлеровский пулемет. Трассирующие пули прорезали темноту и кусты, оставив за собой светящиеся следы.

Слановский вздрогнул — только бы не отрезали роту. Быстро побежал к третьему взводу.

Вспышки огня были видны повсюду по склону скалы Дражна. Гранатомет обжигал руки Кутулы. Пулемет Марина накалился. Его палец на спуске дрожал, и он с огромным усилием удерживал его.

Луканче лежал рядом с Мариной. С самого начала боя он держался за свое раненое ухо, прижав его левым рукавом, потому что рана снова стала кровоточить. Теперь он не чувствовал ни боли, ни страха. Он сунул в руки Ангелчо два готовых диска и снял с пояса гранаты. Первую бросил вниз, да так, что рука хрустнула в плече.

— Давай, давай! — стискивал зубы Ангелчо, плотно прижимаясь к плечу Марина. — Они приближаются, давай целься точнее!

Зубы Марина застучали, как швейная машина. Впервые за все это время в голове промелькнула мысль, что его могут убить. Он почувствовал, как что-то схватило его за горло и сдавило. Ему не было холодно, но он дрожал. Пулемет не слушался его. Тогда, собравшись с силами, он громко крикнул в ухо Ангелчо:

— Устал я, смени меня!

Ангелчо прижался к пулемету и яростно выпустил первую очередь.