Наступление

В последние годы и у генеральши появились свои заботы. Болезни генерала как-то незаметно изолировали ее от близких и знакомых, и она восприняла это одиночество как неизбежность. На смену балам, чаепитиям и вечеринкам пришла набожность, доходящая иногда до мистицизма. Генеральша теперь не пропускала ни одной службы и литургии, делала мелкие подарки монастырям. Ее сердце не знало скупости, поэтому нищие не оставались без ее милости. Она искренне молилась за жизнь Пепо, припоминала все свои старые грехи и мелкие прегрешения, на которые способна только молодость, и теперь торопилась искупить их молитвами, добрыми делами и покаянием.

В долгие бессонные ночи она засыпала только с книжечками о житии разных святых, которыми ее снабжали хитрые попики из квартальных церквей. Перед большой иконой богородицы в холле накануне праздника горела свеча, а с тех пор как началась война, по всему дому распространялся едва уловимый запах горящей свечи. С утра и до вечера она до изнеможения стояла на коленях перед иконой, глубоко убежденная в том, что святые, к которым она обращала свои горячие молитвы, услышат ее, оградят от пуль и плохих людей ее Пепо.

После известия, об аресте Пепо огарок свечи два раза падал на ковер, и это чуть не вызвало пожара в доме. Она сочла это дурным предзнаменованием и в своих молитвах еще горячее молилась о наказании тех, кто дерзнул посягнуть на ее сыночка.

* * *

Впервые за многие годы Чугун встретил зиму, имея надежную, теплую крышу над головой, однако сидячий образ жизни начал ему порядком надоедать. Его сердце тосковало по работе, связанной с риском и напряжением, и поэтому он был очень огорчен отказом начальства направить его на фронт. Вместе с тем поручение командовать одним из отрядов военной разведки он воспринял как ответственное задание, продиктованное задачами военного времени. К нему как раз попало дело о расследовании деятельности группы офицеров, вернувшихся с фронта и арестованных по обвинению в организации бунта в армии.

Отчаявшийся, сломленный физически и морально, полковник Додев вначале пытался отрицать свою вину. С фанатичным упорством он утверждал, что выполнял приказ. А те несправедливые и незаслуженные обвинения, которые предъявлены ему, следовало бы предъявить всем остальным офицерам. Чугун спокойно ему возражал:

— Ошибаетесь, господин полковник, оставьте других в покое. Разве вы не отдаете себе отчета в том, что мы с вами встречаемся уже второй раз при довольно странных обстоятельствах?

— Извините, но я впервые оказался в роли подсудимого.

— Не исключено, что и в будущем вы столкнетесь с таким же несчастьем. К вашему сведению, мы не страдаем короткой памятью. Я хочу напомнить вам вот что: прошлым летим ваш полк находился в Лозене, в Камено-Поле и остальных селах по долине реки Осым. Вам была обещана большая награда за голову Чугуна…

— Я выполнял приказ…

— К счастью, вам это не удалось, — прервал его Чугун.

— Такова была воля провидения, — убито и тихо добавил Додев.

— Господин полковник, перестаньте говорить о провидении! Гитлер потопил мир в крови, обманул немцев, повторяя при этом, что провидение направило его установить кровавый порядок хотя бы на одно тысячелетие. Хорошо, что его хватило всего на несколько лет. Мы великодушны, потому что сильны, но не забывайте, что мы умеем разговаривать со своими врагами очень точным языком…

И тут совсем неожиданно для Чугуна полковник Додев начал говорить. Его показания были полными и подробными. На очных ставках с полковником Киселевым, подпоручиком Маневым и остальными задержанными он говорил обо всем предельно откровенно. У многих создалось впечатление, что Додев был среди них подставным лицом и теперь просто сбросил маску. Его поведение вынудило и остальных сделать полное признание…

Когда Чугун уже заканчивал следствие, дело совсем неожиданно затребовали из анкетной комиссии при канцелярии военного министра.

Высокий худой полковник, с явно повышенным чувством собственного достоинства, а это было связано с тем, что он занимал высокую должность при министре, доложил Чугуну:

— Мне приказано ознакомиться и доложить господину министру о деле, связанном с арестом и обвинением господ офицеров Киселева, Додева, Манева и других.

Чугун спросил:

— Известно ли господину министру, что они полностью сознались в своей преступной деятельности?

— Не могу знать, какими сведениями располагает господин министр.

— По всей вероятности, он заступится за них? — глухо спросил Чугун.

— Ничего не могу знать о его намерениях, — сдержанно улыбнулся полковник.

— Но вам, очевидно, известно, что нельзя брать под свое покровительство отъявленных врагов народа?

— Занимая эту должность, господин подполковник, — с видимой иронией ответил полковник, — я не могу давать советы подобного рода моим начальникам…

Через два дня по приказу военного министра все арестованные были освобождены.