Наступление

Недалеко от кухни в полуподвале работали ротный шорник и два сапожника. Столом им служила длинная деревянная скамья. Как раз здесь Пени и решил устроить «встречу» Маджару. Он выпросил у хозяйки платье, платок и монисто, чтобы Луканче нарядился как женщина.

После ужина собрались поиграть в «жучка». Маджар в ожидании знака Пени совсем потерял терпение.

А Луканче, в женском платье, встал у дверей в полуподвале. Пени взял Маджара за локоть и увел от играющих.

— Ну где тебя носит? — для виду сердито спросил он.

— Здесь я, ты же мне сам сказал, чтобы я играл.

— А ты и обрадовался!.. Все готово. Будь посмелей. Она умирает от любви к тебе. Вскружил ты ей голову.

— Ох, знал бы ты, что у меня на душе! — вздохнул влюбленный Маджар. — Два дня хлеба не ел от тоски.

— Ущипни ее как следует, чтобы поняла, что перед ней мужчина, а не пентюх какой-нибудь! — И Пени подтолкнул его вперед.

Луканче, как только появился Маджар, встал к другой стене, чтобы Маджар видел, что его действительно ждет женщина.

Осторожно ступая по неровному земляному полу, Маджар приблизился к «девушке» и, чтобы показать себя настоящим влюбленным кавалером, опустился на колени. Это он видел в каком-то фильме.

А в это время Луканче сделал вид, что плачет от умиления, счастья и радости.

— Не плачь, милая, Пени мне все рассказал. Со мной будешь жить счастливо. Вся София меня знает. Спроси даже маленьких детей на вокзале про меня, и каждый сразу же отведет тебя ко мне домой. Денег у меня куры не клюют, миллионы! Не знаю, как их тратить, тебя только в шелка буду одевать и на фаэтоне возить, ни одного шага пешком не сделаешь.

— Откуда мне знать про тебя? А может, ты женат, может, у тебя и дети есть? — пытался на ломаном языке говорить Луканче.

— Что ты, миленькая! Я только тебя люблю! Для моих миллионов нужна только такая, как ты! — Теперь Маджар осмелился приласкать ее. Но едва он коснулся рукой щеки «девушки», словно электрический ток, прошел по всему его телу ужас. Вместо нежной, шелковистой кожи лица Иринки его рука коснулась колючей мужской щетины. «Ох, батюшки, — подумал Маджар, — что-то тут не так!» Он сразу же отпрянул назад, но Луканче крепко схватил его и, не говоря ни слова, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, прижал к себе.

Маджар изо всех сил старался вырваться из его объятий, а когда это ему не удалось, закричал во все горло, как будто его резали:

— Братья-а, на помощь, убивают!

Вполне возможно, что Маджар и не слышал солдатских шагов, потому что почти вся 2-я рота и даже фельдфебель Станков катались со смеху. Маджар понял, что спасен, только тогда, когда с зажженным фонарем в помещение вошел Пени. В это время Луканче проскользнул мимо него, а солдаты стали кричать: «Баба! Держите ее!»

Маджар пришел в себя только через полчаса и начал рассказывать солдатам:

— На этот раз мне здорово повезло. Чуть было не придушил меня ни за что, немчура проклятая. Переоделся в женскую одежду, и вишь ты, куда проник простачков искать!

— А ты-то что делал в погребе в это время? — спрашивал его Кутула, делая вид, что ничего не знает.

— Да вот забыл там днем котелок. Вхожу и вижу — что-то свернулось калачиком под столиком шорника. Я возьми да и пни его ногой, а оно скулит, как собака. «Э-э, — подумал я про себя, — тут дело нечисто». «Вставай!»- закричал я смелей. Он выполз и стал бормотать что-то по-немецки. Был бы у меня под рукой автомат, я бы пустил этого типа в расход.

— Ты такой специалист отправлять врагов на тот свет, а этого не смог прикончить? — продолжал Кутула.

— А он был с двумя автоматами да еще финку в зубах держал, а я с голыми руками, — сочинял Маджар. — Что я мог с ним сделать?

Пени подмигнул ему, подав знак выйти с ним. Когда они остались вдвоем, Пени доверительно зашептал ему на ухо:

— Будь осторожен. Вокруг тебя что-то затевается. Твоя Иринка, похоже, шпионка. Вечером поменьше бывай на улице, да и днем обходи ее дом стороной, держись от греха подальше…

* * *

Долго еще продолжался смех в связи с веселым приключением, в котором Маджар сыграл главную роль. Эти крепкие загорелые мужчины, большая часть которых уже давно была отцами, дав волю детской шалости, припоминали теперь и другие случаи, происшедшие с ними или с их близкими, и невольно возвращались к мирным дням такой далекой семейной жизни.

А потом фельдфебель Станков, поставив Маджара, как подсудимого, около походной кухни и усевшись на небольшом походном стуле, наставнически поучал:

— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты угомонился, взялся наконец за ум… А ты как оглашенный продолжаешь бегать за каждой юбкой. У меня на языке скоро мозоли будут — сколько раз можно тебе повторять одно и то же?!

— Так точно, господин фельдфебель, — виновато моргал Маджар, соглашаясь с каждым упреком Станкова, но давая обещания только для того, чтобы его поскорее оставили в покое. Однако у Станкова не было такого намерения, и он продолжал тем же тоном: