Наступление

— Господин полковник, об этом-то я и беспокоюсь больше всего. Мне тяжело, мне необходимо поговорить, поделиться тем, что меня мучает. Вы знаете, я всегда был первым там, где была черная и грязная работа. Вы были довольны мною, когда я год назад проводил допросы, расследуя нелегальную деятельность в полку. Надо быть круглым дураком, чтобы верить, что те, кого я избивал до смерти, простят мне все, когда выйдут из тюрьмы.

Додев слушал его задумчиво и молча. В этот момент ему больше всего хотелось поскорее отделаться от Игнатова. Ничего хорошего нельзя было ожидать сейчас от такого неудобного человека, как Игнатов. Но Додев счел необходимым с наигранной озабоченностью успокоить его:

— Поручик Игнатов, вы преувеличиваете! — И на его сухих губах застыла холодная улыбка.

— Нет, господин полковник, ничуть. Вы меня хорошо знаете.

— Именно потому, что знаю, мне тяжело видеть вас в таком состоянии. Вы устали, издерганы, но не забывайте, что есть еще много болгар, которые в настоящее время думают об отечестве, его судьбе. Мы еще не окончательно проиграли сражение. Может быть, нам придется отступить, но это совсем не будет означать, что мы потерпели поражение. У тебя, кажется, нет детей? — спросил он уже мягче.

— Нет, — глухо ответил Игнатов.

— Вот что отличает нас друг от друга. У меня они есть, и это меня обязывает ко многому. Это как бы тормоз для поспешных и необдуманных шагов.

— Может быть, я надоел вам, господин полковник, — беспомощно развел руками Игнатов, — но я думаю только о себе, о собственном спасении.

— Разве моя ответственность меньше твоей? Я ведь забочусь о безопасности каждого из вас, я решительно против любых авантюр. Ты очень возбужден. Тебе необходим отдых, — через силу улыбнулся Додев и покровительственно похлопал его по плечу. — Поручик Игнатов, ты самый храбрый, самый преданный мой офицер, и мне очень неприятно видеть тебя в таком состоянии.

Игнатов не сразу ответил. Жадно глотнул и сказал еле слышно:

— Конечно, господин полковник, но я впервые в своей жизни испытываю… — Он недоговорил.

— Страх? — спросил Додев.

— Не знаю, что это. Уехал бы куда-нибудь, но куда?

— Игнатов, я вас сюда привел, я вас и увезу отсюда. А пока оставаться на своих местах. В противном случае любой твой поступок будет рассматриваться как авантюра.

Весь день Игнатов вертелся в штабе полка и вернулся лишь вечером, к десяти часам. Только дневальные были на посту. Солдаты крепко спали.

Он шел с пистолетом в руке, и ему казалось, что в любой момент на него могут напасть из засады. В своей палатке он застал Кынду, который заснул на его постели. Холодный гнев и неприязнь охватили Игнатова. Он нашел повод излить всю накипевшую в его душе месть и ярость. В последние дни бесцветное лицо Кынды без всякой на то причины бесило его. Наклонившись низко над ним, он с завистью наблюдал за спящим. Вот Кында во сне пару раз пошевелил губами. Игнатов выпрямился и, вместо того чтобы разбудить его, сильно ударил его ногой в поясницу. Спросонок Кында вскочил, хотел за что-то схватиться, но не удержался и упал на землю. Встал. Протер сонные глаза и испуганно застыл по стойке «смирно».

— Заснул, господин поручик, вы задержались… — Он только теперь почувствовал боль от удара.

— Ты еще будешь указывать мне, когда возвращаться! — стиснул зубы Игнатов, готовый ударить его в лицо. — Сейчас же вытряси одеяло и чтобы в другой раз не смел ложиться на мою кровать, голову оторву!..

Поздно, уже после полуночи, из штаба полка к Игнатову прибыли подпоручик Манев и поручик Генчев.

— Конец, господин поручик! — Манев устало сел на походную кровать.

— Что случилось? — Игнатов по привычке ощупал под подушкой пистолет.

— Война. Русские объявили нам войну.

— Вот оно что! — Игнатов закусил нижнюю губу. — Где полковник? Чего еще ждем? Прежде всего уничтожим коммунистов в полку!

— Полковник в штабе дивизии, — покачал головой Манев. — Радио непрерывно передает сообщение об объявлении нам войны. Пытаются установить с русскими связь, чтобы договориться о перемирии.

— Неужели? — слегка подтянул галифе Игнатов. — А чего же тогда мы здесь ждем? Не сделали ни одного выстрела и уже запросили перемирия. Болгарию угробили, негодяи! — плюнул он в сторону и широко расставил ноги. — А мы что же, здесь стоять будем до тех пор, пока эти вороны нечесаные, — он показал рукой в сторону солдат, — не оторвут нам головы?

— Да, да, и такое не исключено, — добавил гнусавым голосом поручик Генчев. — Ты готов завтра податься отсюда куда глаза глядят?

— Сегодня же, этой ночью, только бы не видеть, в какое позорное положение мы попали! И о чем думает полковник Додев? — обратился он к Маневу. — Хитрит?

— Не знаю, — неопределенно пожал плечами Манев.

— Все немцы уже ушли, и нам давно надо было уйти с ними, — с упреком качал головой Игнатов. — Здесь нам никто не простит…

Они строили планы один нереальнее другого, но так и не пришли ни к какому решению, потому что неясное предчувствие подсказывало им их полную обреченность.