Настырный

— Это тебе. Тебе смерти мало! — Я вскочил, не помня себя от ярости. — Сколько людей задушил ты своей кровавой лапой! Ослепнешь от сиротских слез! Палач!

«Я убью его! Вместе нам не жить на земле! Но почему он так спокоен? Не верит, что я решусь?» Я схватил халат, сунул руку в карман.

— Не ищи, — Якуб рассмеялся, — у меня твоему ножу спокойней.

Пот выступил у меня на лбу. Я в ярости отшвырнул халат.

— Украл?

— Можно и так выразиться. — Он смотрел на меня с наглой ухмылкой, подкидывая на ладони нож, нестерпимо блестевший на солнце. — Нож у меня, значит, и сила у меня, и жить мы сейчас будем по моей справедливости. Захочу, прирежу тебя. Между прочим, будь нож в твоих руках, ты меня, возможно, уже прикончил бы!..

— Ничего… Ты не уйдешь от расплаты. Ответишь за невинную кровь! За все ответишь!

— Я тебя не буду убивать, — продолжал Якуб, словно бы и не слыша моих выкриков. — В конце концов ведь только благодаря тебе я спасся от смерти… Добро за добро — закон мужественных. Не так ли?

— Отдай нож!

— Я не самоубийца.

— Ты трус!

— Не думаю. — Якуб облизнул губы, причмокнул, с тоской огляделся по сторонам. — Где же все-таки взять годы? Так ведь и сдохнуть можно…

Я скрипел зубами от бессильной ярости. «Ничего, ничего, — думал я, — тебе, Якуб, все равно деваться некуда. В степи сразу поймают, в деревне Осман-бай со своими людьми… А мне на руку, что Осман-бай остановился в этой деревне, скорее Сапара разыщу. Как стемнеет, двинусь. Сделаю вид, что за водой… Разыщу Сапара и приведу сюда — вот он, убийца твоего брата!»

Ширли появился, едва начало смеркаться. Под мышкой у него торчал чурек, в руках — кувшин с водой. Я сразу припал к воде. Только напившись, я заметил, что мальчик запыхался.

— Ты что? За тобой гнались?

Ширли покачал головой.

— Нет. Меня никто не видел. Просто… Осман-бай в деревню приехал! С нукерами. Они человека какого-то привезли… Расстреливать будут! Посреди деревни.

— Откуда ты знаешь?

— Все говорят, — мальчик умоляюще взглянул на меня. — Дядя, неужели застрелят?

— Могут, Ширли… Они свое дело знают. Ладно, пойдем в деревню. Будь что будет…

Деревня раскинулась в низине, на краю песков, укрытая густыми садами. Сады сливались один с другим, и сейчас, в сумерках, казалось, что над домами а кибитками нависла тяжелая, темная туча.

По улицам разъезжали всадники. Возле одного из самых больших дворов на поросшем верблюжьей колючкой пустыре толпился народ.

Крестьяне сходились на пустырь медленно, не спеша. Из кибиток, расставленных в узких проулках, струился вверх остро пахнущий кизячный дымок. Проехали на ишаках два старика, мальчонка провал верблюдицу… Где-то прокричал осел, отрывисто гавкнула собака… С байского двора потянуло жареным мясом. Я втянул в себя обольстительный запах и проглотил слюну.

— Ты где теперь живешь, Ширли?

— У дяди. Вон его кибитка, рядом с нашей.

Мальчик указал на несколько ветхих черных кибиток, притулившихся с краю деревни, почти у самого кладбища.

— Тебе бы сейчас дома побыть, Ширли…

Мальчик молча поднял на меня глаза.

— Я приду. Обязательно приду! И кувшин принесу, не бойся! Иди, Ширли!

Я проводил мальчика, надвинул шапку на самые глаза и пошел туда, где собирался народ.

Байский двор был обнесен толстой, выше человеческого роста стеной. В глубине меж раскидистыми карагачами красовался большой дом с надстройкой. Хорошо виден был расписной карниз веранды. Во дворе жарили мясо, много мяса, дым огромною очага столбом поднимался к небу.

Остановившись в сторонке, я внимательно разглядывал всадников Осман-бая. Сапара не было видно. Тревога начала закрадываться мне в душу…

На пустыре уже полно народу. В толпе несколько пожилых женщин, снуют босые, запыленные ребятишки, а больше всего стариков и мужчин в годах — молодые сюда редко ходят.

Люди настороженно молчат. Появится кто-нибудь, поздоровается с теми, кто стоит рядом, и замолкнет, опустив голову… Сразу видно, что пришли сюда не по доброй воле и хорошего никто не ждет.

«Это стадо в любую сторону гнать можно, была бы палка в руках!» — вспомнил я. Похоже на правду. Палка в руках Осман-бая — и десятки людей, сознавая свое бессилие, стоят и ждут, что он скажет…

И все-таки Якуб врет! Будь они заодно с Осман-баем, лица у них сейчас сияли бы довольством, ведь человек, которого бай хочет казнить, шел против его справедливости! Осман-бай рад, что захватил врага, а народ, похоже, не очень…

С громким скрипом растворились большие деревянные ворота, и на пустырь выехал всадник на красивом вороном жеребце. Я сразу узнал Осман-бая. Невысокий, узкоплечий. За поясом шелкового полосатого халата наган. Он окинул взором собравшихся и направил коня в самую гущу толпы.

Осман-бая сопровождал высокий осанистый человек с пышной черной бородой. Я понял, что это Мурад-бай, хозяин красивого дома.

Несколько минут прошло в молчании. И вдруг толпа разом подалась вперед. Нукеры Осман-бая вывели из ворот какого-то юношу. Руки его были связаны за спиной. Он шел, низко опустив голову, ни на кого не глядя. Сапар! Так вот кого хочет расстрелять Осман-бай! Не в силах сдержаться, я обернулся к стоявшему рядом старику.