Настырный

— Открой-ка окно пошире — душно здесь очень… И как только спать будем? Да, Гуммат, нехорошо получилось с насосом…

— Куда хуже, Курбан-ага! А знаете, где я его обнаружил? На строительстве, возле нового коровника! Пожарный насос — это пожарный насос, он не для стройки и не для чего другого! Я предлагаю, Курбан-ага, установить виновника, кто самовольно насос взял, и наказать по всей строгости, — чтоб впредь неповадно было!

Гуммат долго ждал ответа. Поскольку разговор этот затрагивал вроде бы всех присутствующих, никто не решался заговорить первым, Курбан-ага как-то странно улыбнулся, потом спросил:

— А может, обойдемся без наказания, а? Для первого раза?

— Нельзя, Курбан-ага! — Гуммат затряс головой. — Учить надо людей!

— Но ведь тот, кто взял насос, не на приусадебный участок его приволок! Не для личных целей!

— При чем тут цели, Курбан-ага? Пожарный инвентарь должен быть на месте! И никаких разговоров! Да если бы мы давеча не нашли другого насоса, весь азот сгорел бы! Может, я не прав, — скажите. Но я вас прошу, Курбан-ага, никакого снисхождения быть не должно! Найдем виновного и…

— Что «и»? Повесим?

— Не шутите, Курбан-ага! Мало ли наказаний! Вон Гозель наказали. Теперь уж не позарится на колхозное добро, можете не сомневаться!

— Ладно. В общем ты, конечно, прав. С насосом — моя вина. Я велел отвезти его на строительство.

Стало очень тихо. Приоткрыв от изумления рот, бородатый бригадир в растерянности переводил взгляд с Гуммата на председателя. Кое-кто ухмылялся — как-то Гуммат выйдет из положения?.. А он, прямо надо сказать, растерялся. Заглянул председателю в глаза — может, шутит? Нет, смотрит серьезно, разве что обеспокоен немножко.

— О, Курбан-ага, не могу я поверить чтоб вы!

— Ну вот! Теперь, значит, и веры мне нет?

— Да я… верю… Только, как же это?..

Гуммат не знал, на что решиться. А может, выложить ему все, и будь что будет! Пускай Курбан-ага председатель, ну и что? Не слышал он, чтоб для председателя особые законы писали. Да и нельзя ему сейчас промолчать — как тогда с людьми работать? Гуммат резко вскинул голову.

— Плохо получилось, Курбан-ага. И хуже всего, что вы распорядились насчет насоса. Уж кто-то, а вы бы должны понимать… Так мы с вами не столкуемся, Курбан-ага. Согласовывать надо!

Гуммата трясло, кружилась от слабости голова, будто только что чирей прорвался. В кабинете стояла тишина, даже мухи притихли. Из клуба доносился смех — там крутили кино. Наконец Гуммат услышал голос председателя, он звучал, как из глубокого колодца!

— Молодец, Гуммат! Теперь я вижу, что ты и правда сын Непеса. — Курбан-ага улыбнулся, откашлялся… — Я признаюсь — виноват. Даю тебе обещание, что впредь подобные вещи буду обязательно согласовывать с тобой. А теперь вот что. Составь список, кто особо отличился при тушении пожара, — премируем. А тебе от имени всех присутствующих и от своего имени объявляю искреннюю благодарность!

Все оживились, заговорили разом. Гуммат поднял голову, взглянул на председателя. Тот взял ушанку — она всегда лежала на столе с краю — надел ее. Это означало, что разговор окончен.

Разговор Гуммата с председателем в деревне оценивали по-разному.

Большинство утверждало, что Гуммат — герой, сказать такое председателю — волчье сердце съесть надо, но некоторые считали, что никакого тут нет героизма, просто охамел Настырный: «Перекормишь осла, хозяина лягать начнет!» Гуммат и сам не раз впадал в сомнение: не переборщил ли. Но ведь Курбан-ага прямо заявил, что он — истинный сын Непеса, значит, одобряет его смелость. Заподозрить председателя в лести, в желании ласковым словом заткнуть рот — такое Гуммату не приходило в голову, слишком хорошо знал он Курбана-ага. К тому же сказано это было не с глазу на глаз, при людях.

Нет, тут все было правильно. Вот с Хоммаком это да, не больно-то складно получилось! Тут Гозель права, что трусом его ругает. Сплоховал Гуммат… Непес так не поступил бы — получил по морде и бежать!.. Недаром за ним басмачи охоту вели — они избавлялись от смелых…

Сам-то он знает, что не трус, а вот, как Гозель убедить? Почему-то презрение этой вроде бы пустой, вздорной женщины не давало ему покоя. Что-то должен предпринять — нельзя оставлять пятно на своем добром имени. И на добром имени отца.

Через несколько дней случай снова столкнул его с Хоммаком. Гуммат пришел на склад выписать новые багры. Тяжелая двустворчатая дверь — в нее вполне могла пройти автомашина — была распахнута настежь. Хоммак сидел за столом недалеко от порога и щелкал на счетах. В просторном и мрачном цементном помещении, разгороженном двумя рядами столбов, было прохладно, но воздух портил тяжелый складской запах — не поймешь даже, чем пахнет. Крепче всего, пожалуй, луком, он был рассыпан на полу неподалеку от двери. Запах был резким, с непривычки у Гуммата защипало в носу.