Натали

Он встал, прошелся по дому, заглядывая в многочисленные комнаты, расположенные на двух этажах, потом вышел в сад, вдохнул пряный вечерний воздух.

Вспоминались запахи десятков иных планет, где к ароматам растительности неизменно примешивались иные флюиды: ноздри Земцова трепетали, он инстинктивно прикрыл глаза в болезненном наваждении, — вот сейчас зашипит пневматикой открывающаяся аппарель, и на него пахнет оружейной смазкой, едким, быстро рассеивающимся запахом, оставшимся от стравленного из вторичного контура системы охлаждения реактора конденсата, затем за спиной послышится присвист работающих сервоприводов, ощутимо дрогнет земля, и в сознание ворвется ее голос:

Я готова, Андрей.

Натали…

Почему ты предала меня в последнем бою? Отчего не позволила отработать механизмам спасательной катапульты? Почему ждала, пока я истеку кровью в блаженном покое?

Ему казалось, что он знает ответ.

Это был последний бой. Она не хотела расстаться с ним, но разве это оправдывало ее поступок?

Навечно остаться вдвоем, сохранить его душу и разум на искусственных нейросетях… — вот что, по мнению Земцова, пыталась совершить Натали, спасавшая его в более критических ситуациях. Андрей отчетливо понимал — если она смогла восстановить вторичные цепи управления, то, значит, в ее силах было катапультировать ложемент или подать сигнал бедствия, но нет… Она поступила ровно наоборот.

Душа болела, изнывала от мыслей, но слово «предательство» не желало приживаться в рассудке.

Я сам виноват в случившемся. Если бы, как положено, в срок подвергал нейромодули частичной стерилизации, то…

…то у тебя не было бы Натали, не дожил бы ты, капитан, до этого злого вечера, не дышал бы сейчас ароматами Элио. Твой обгоревший бронескафандр уже лет десять как врастал бы в землю где-нибудь на безымянной планете, медленно разрушаясь вместе с останками покореженного «Хоплита»…

Земцов открыл глаза.

Ему было невыносимо трудно, но простить Натали он не мог, как не мог с непринужденной легкостью принять новый мир, отрешиться от войны, которая продолжала жить в его рассудке.

Он вернулся в дом, бессмысленно хлопнув тонкой прозрачной дверью, ведущей в сад. Стеклопластик ответил обиженным звенящим звуком.

— Система, голос!

— К вашим услугам, хозяин.

Он знал лишь одно верное средство от тоски: если не можешь справиться с собой, не находишь мира в душе — работай. Работай, чтобы забыться, отодвинуть на второй план глобальные проблемы, заполни рассудок сиюсекундными задачами…

— Всю доступную информацию по деятельности компании «Новый Век» на терминал моего кабинета, — поднимаясь по лестнице, распорядился Земцов. — Далее, полный финансовый отчет по состоянию банковского счета за последние пять лет. И кофе.

— Что-нибудь еще, хозяин? — Бездушное подобострастие голоса буквально бесило Андрея.

— Нет!

Возможно, он действительно спятил.

Иной человек в его ситуации нашел бы способ сбросить напряжение, забыться, абстрагироваться от проблем. Ты выжил, ты богат, независим, ты победил — что еще нужно? Иди к людям, к тем, за кого ты дрался, напейся, в конце концов, вкуси всего, о чем успел позабыть среди тяжких, кровавых военных будней.

Андрей вздрогнул.

От промелькнувших мыслей по коже продрал озноб.

Что он испытывал, представив себя напивающимся до потери сознания?

Внутри работали иные инстинкты. Оказывается, его подсознание давно усвоило, что главной, величайшей ценностью является разум.

Потребность в ежедневном нейросенсорном контакте с киберсистемами не просто изменила его образ мышления… Задумавшись, Земцов внезапно понял: глушить, отравлять нервные ткани, пусть даже самыми дорогими, изысканными напитками, содержащими алкоголь или что похуже, он просто не сможет…

Нужно было выжить, вернуться, чтобы осознать, насколько сильно он изменился, увидеть, что в душе живут свои, сокровенные ценности, а подсознание зиждется на совершенно чуждых для обыкновенного человека инстинктах.

То, что помогало выжить в сотнях боев, теперь оборачивалось ощущением собственной ненормальности.

Так не должно происходить. Я часть этого мира. Я воевал за него.

Еще не выйдя за пределы четырех стен комфортабельного кабинета, Земцов понял, что лжет себе.