Наталья Кирилловна. Царица-мачеха

   — Эх и хороша невеста царю нашему! Других и не надобно. Ишь, придумали затею со смотринами. В Москву девок понаехало, будто пчёл на зимовье согнали...

Гостиная вновь огласилась весёлым Натальиным смехом. Ей понравилось сравнение невест с пчёлами. И верно: есть злюки, кусачие, что тебе пчёлы.

Наталье вдруг припомнилась одна из царских невест, дочь стрелецкого головы Капитолина Васильева, красивая и бойкая. О таких говорят: «Палец в рот не клади — откусит». Но беспокоил Наталью и неотступно стоял перед ней другой образ — девицы Авдотьи Беляевой. Ни за что не призналась бы Наталья даже матери, что ревнует к ней, что всякий раз приход царя на смотрины для неё нож острый. Не слышала бы ни о чём и не знала, чем терпеть эти тайные муки. Наталья вынуждена была признаться себе, что эта «сиротинушка» с Волги красивее её.

Одна только надежда и оставалась у Натальи — Сергеич. Да всё ли от него зависит? Каким-то тайным чутьём она улавливала, что этот приказной дьяк Иванов неспроста зашёл к ним. Досуж в делах не меньше, чем Сергеич. И побогаче Сергеича будет. А за деньги чего не сделаешь! Наталья знала, что сейчас Сергеич поведёт гостя в «закуток», где всегда накрыт стол. Сердце её замирало в тревоге. Что они придумают? А ей снова идти на Верх, в опостылевшие палаты, к невестам и находиться в неведении.

Мужчины, кажется, почувствовали её состояние. Автоном обернулся к ней, чтобы подбодрить:

   — Не сумлевайся, девица. Верное слово: быть тебе царицей. Ни одна из невест не достойна тебя.

Матвеев, прощаясь с ней, ласково посмеивался.

По дороге в «закуток» Автоном долго хвалил Наталью.

   — Умная у тебя воспитанница. Достойной будет царицей.

   — Больно ты её хвалишь! Не было бы худо от твоих похвал.

   — Боишься сглаза?

   — Да и сглаза боюсь.

   — А кто не боится? Да всё ж надобно поддержать человека добрым словом. Отец мой, бывало, сказывал: «Хвалят меня — я умнею, а как хулят — глупею».

Застолье без гостей удалось на славу. Матвеев сам наполнял чары вином, приговаривая:

   — Выпьем, Автоном, чтобы поумнеть!

   — Или мне отставать от тебя? Выпьем за верную, за свою царицу!..

Замысел, который свёл их сегодня вместе, был секретным, поэтому прилюдно разговоров меж собой они избегали, опасаясь обмениваться даже намёками. Им ли было не знать, что и у стен есть уши...

Уверяют, что коварные умыслы рождаются первоначально в преисподней, а уж затем попадают к людям. Такой преисподней стал на этот час кабинет Матвеева, куда они с гостем вошли. Казалось, что модная европейская мебель была завезена сюда людьми, которые хотели отгородиться от мира и создать своё царство, подвластное своим тайным законам.

Ещё не успев остыть от недавнего застолья, оба уселись за гостевым столиком на колёсиках. Оба расслабились, сняли с себя напряжение недавних минут. Нет ненавистного карлика Захарки и чужих любопытных глаз. Матвеев разливал по рюмкам любимую мальвазию, которая неизменно приводила его в доброе расположение духа. Чувствовалось, что гостю он вполне доверяет — редкий случай в его жизни. Этому предшествовали долгие сомнения. Матвеев строго проверял каждого человека, попадающегося на его пути. Казалось, ещё совсем недавно он был склонен сомневаться в истинном расположении к себе Автонома Иванова, хотя этот ловкий человек ни разу не «своровал» и в коварстве не был уличён. Да чужая душа — потёмки, и всё же Матвеев решил: Автоном вне подозрений.

Выпили без тостов и предисловий. Автоном вдруг спросил:

   — Ты почто ночь-то не спал?

Матвеев не удивился вопросу. После бессонной ночи у него обыкновенно появлялись круги под глазами.

   — Работа была...

   — Или дня не хватило?

Матвеев помолчал, наполняя рюмки.

   — Мысли важные к ночи пришли... Что смотришь? Или у тебя не бывало такого? Круговерть какая-то. Дела к ночи начинают кучиться, и все недобрые.

   — Да решение-то принял.

Подозрительно вглядевшись в лицо Автонома, Матвеев спросил:

   — Ты об каком решении подумал?

   — А ты чего вскинулся? Или мы неодинаково думаем, как Наталье помочь?

   — Дай-то Бог!

   — Да в чём незадача? Коли есть какие сомнения, сказывай. Стану думать, как посодействовать тебе.

   — Сомнений нет, да помешки есть. И откуда только взялись на мою голову!

   — Эк, удивил! Да на что ум человеку даден?

   — Верно говоришь. И я також думаю. Оттого и на совет тебя призвал.

   — Любишь ты тянучки тянуть. Нет чтобы сразу сказать, об чём тревожишься...

   — Молва нехороша. По Москве злые люди слух пустили, будто я волшебством да волхованием царя к Наталье приворожил.

   — Пустое говоришь. Я думал, что-то важное случилось.

   — Куда ещё важнее!

   — Опять ты тянучку тянешь. Да говори, есть ли что окромя досужих разговоров?

   — Авдотью Беляеву, кою родич с Волги привёз, бояре-злодеи в царицы прочат.

   — Вот беда! Пусть себе прочат. А мы-то на что? Да и сам царь втайне сделал свой выбор.

   — А что в самом деле в душе у царя — ты знаешь? Со мной разговаривает словно нехотя, а на ту девку, Авдотью Беляеву, глаза пялит.

   — Дав девке той нельзя ли найти какого изъяну?

   — Будь она не так хороша собой... Царь говорит, что глаза у неё, как на иконе.