Наталья (московский роман)

— Ничего, Санечка, главное — с тобой ничего не случилось, — она смотрит внимательно на меня.

— Иди сюда.

— Можно мне раздеться сначала?

— Только это и…

— Какой ты нескромный, Саня. Я говорю про дубленку.

— Я тоже говорю про нее. А о чем ты думала?

— Жаль, я думала о другом… Какая темная комната, в ней всегда темнота. Как будто создана для любви.

— Я же специально выбирал!

Она смотрит и улыбается:

— Конечно, Санечка, ты все делаешь предусмотрительно… Ты и меня выбрал…

Она, уже раздетая, лежит рядом со мной.

— Наталья, повернись на живот.

Она послушно поворачивается. Мне нравится ее послушание. (Без единого вопроса.) Я просто без ума от этого. Такая женщина — и слушается, во всем. Я наклоняюсь над ее скульптурной, белого мрамора, спиной. Несколько родинок у плеча. Я целую сначала их. Она глубоко вздыхает. Я начинаю водить языком от крестца до шеи, по длинно-глубокой ложбине позвоночника. Я медленно веду языком вверх, потом спускаюсь вниз, изредка вбирая язык и касаясь губами ее. Она возбуждается. Ее тело двигается, извивается. Она дышит глубоко, так что я чувствую ее дыхание.

Спина ее выгибается, больше, она привстает и упирается на локти. Наконец она не выдерживает, резко поворачивается, охватывает его рукой и сильно вбирает меня в себя — сама. Я делаю какие-то рывки, движения и тону в блаженстве. Я растапливаюсь в волне теплого выходящего желания, меня схватывает, переворачивает и топит эта волна.

— Санечка, — шепчет она, — ты, оказывается, совсем не мальчик. Ты совсем мужчина…

Это будет единственное, что она за время нашей близости и этих прекрасных дней скажет, оценивая мои способности. Но этого будет достаточно.

Она лежит, окунувшись в простыни, а мне видна ее шея, полутень света падает со стола. Смуглый полумрак.

Она лежит обессиленная, ее голова на подушке, которую она всегда низко опускает. И приучила меня, не приучая.

— Саня, — говорит она вполголоса. — Что ты читал до утра?

— Повесть «Немного солнца в холодной воде».

— Я уже о ней слышала, тебе понравилось?

— Там о тебе.

— Я серьезно, Санечка.

— Я тоже, героиню даже зовут Наталья — Натали.

— Можно я возьму, прочитаю сегодня, а завтра тебе верну?

— Значит, мы увидимся завтра? — говорю я и обнимаю ее тело, выгнувшуюся спину.

— Конечно… Санечка.

— Тогда можешь взять и читать — на три дня. И каждый день якобы ты будешь приезжать и отдавать журнал, не отдавая.

— Тебе больше не нужно, чем на три дня?..

— А… я…

Она целует мои губы, потом глаза.

Вдруг она отбрасывает простыню, и я гляжу на ее тело.

Интересно, кто все-таки создает нас и наши тела. Я целую ее грудь.

— Саня, я не могу морить голодом ребенка. Я должна одеться…

— Потом, — бормочу я, и она одевается только через час.

Я лежу и смотрю, как она одевается.

— Саня, отвернись, пожалуйста.

— Не-а.

Она аккуратно нажимает кнопку на лампе у стола. Я так же аккуратно нажимаю кнопку этой лампы у кровати.

— Саня! — она смеется. — Какой ты нехороший мальчик, развращенный.

— Мне это нравится. Это возбуждает.

— Как, опять?! — с поддельным испугом восклицает она.

— Нет, но скоро… когда я досмотрю твое одевание.

— Санечка…

Она берет что-то и уходит. Через десять минут она возвращается.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Да, — радостно отвечает она, не понимая подвоха.

Комбинацию она уже снять не успевает.

— Саня, — шепчет она, — я же только…

Мы идем по снегу, вместо завтрака и обеда — ужинать.

— Наталья, ноги не держат, — говорю я.

— Я думаю, — отвечает она. Смотрит на меня, и губы едва сдерживают улыбку.

Мы сидим в подвальчике-кафе на Таганке, в углу зала. Заказываем мы всего много.

Она переводит дыхание.

— Ну, Саня, ну, Саня, — говорит она, таинственно улыбаясь.

Я смотрю ласково на нее.

— Санечка… — только и добавляет она, опуская взгляд вниз по моему пиджаку.

Кончая, поздний ужин, мы выходим на воздух, на улицу.

— Ты когда-нибудь застегнешься?

— Не знаю, — отвечаю я.

Мы идем, никого не замечая. Но на нее постоянно оглядываются. Вначале меня это раздражало, потом я понял, что ничего не поделаешь: не могу же я сцепливаться с каждым… Моя бы воля, выслал их всех на остров, чтобы отучить оглядываться.

Еще один, чуть в столб не ударился.

— Саня, к сожалению, мне пора.

— ?

— У нас гости сегодня, позвал на мою голову, надо хоть как-то приготовиться, сандвичи, что ли, сделать… — она замолкает и смотрит на меня.

— Гости — это важное дело. — Я сворачиваю в переулки, по которым она никогда не ходила.

— Ты не обижаешься, Санечка?

— Что ты, Наталья. Я все понимаю.

Мы продолжаем идти, она не спрашивает куда, думает, к метро.

— А завтра я приеду с самого утра.

— Да, с самого утра.

— Ой, Саня, это же твой дом.

— Да, — удивляюсь я, — я и не знал. Ты, наверное, ошиблась.

— Нет, вон церковь, — она показывает на купола. — Просто мы вышли с другой стороны.

— Правда, мой дом. Но раз это мой дом, не можем же мы пройти мимо. Это даже как-то непочтительно…

Она улыбается.

— И, самое главное, Наталья, ты забыла свой журнал.

— Какой ты заботливый, Саня, — в тоне ее легкая ирония.

— Стараюсь, — скромно потупя взор, отвечаю я.

— Санечка… — какая она горячая.

— Наталья… — долго не могу согреться я.