Читаем Наташа Кампуш. 3096 дней полностью

«Могу я вам чем-нибудь помочь?» Эти слова издевкой прогремели в моих ушах. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что они выскочили не из гомона голосов в моей голове. Перед нами стоял продавец сантехники. «Могу я вам помочь?» — повторил он свой вопрос. Его взгляд скользнул поверх моей головы и остановился на Похитителе, стоящем сзади меня. Каким же бестолковым был этот дружелюбный мужчина! Да, вы можете мне помочь! Пожалуйста! Я начала дрожать, на футболке проступили пятна пота. Мне стало плохо, разум больше не подчинялся мне. Что я еще хотела сказать? «Спасибо, все в порядке», — услышала я голос Похитителя позади меня. После этого его ладонь ввинтилась под мою руку. «Спасибо, все в порядке». И если мы больше не увидимся: «Добрый день. Добрый вечер. Спокойной ночи». Как в «Шоу Труман».

Как в тумане тащилась я по «Баумаркту». Мимо, мимо. Свой шанс я упустила. А может, его никогда и не было. Я чувствовала себя заточенной в прозрачном пузыре: я бью руками и ногами, увязая в желеобразной массе, не в силах пробить оболочку. Я брела по проходам. Вокруг были люди. Но я уже давно не из их числа. Я лишена всех прав. Я — невидимка.

* * *

После этого случая мне стало ясно, что я не могу попросить о помощи. Что знали эти люди о том запутанном мире, в котором я была пленницей, — и кто такая я, чтобы иметь право их в него втягивать? В чем виноват этот дружелюбный продавец, что я появилась именно в его магазине? Какое право имела я подвергать его опасности, исходящей от Приклопила? Хотя его голос прозвучал нейтрально, ничем не выдав нервозности, но я ощущала, как неистово колотилось сердце в его груди, чувствовала его хватку на моей руке, его взгляд, сверлящий мою спину на всем пути через магазин. Угроза убийства в слепой ярости. И ко всему моя собственная слабость, мое бессилие, мой провал.

В эту ночь я долго не могла заснуть. Нужно было сконцентрироваться на контракте с моим вторым «я». Мне уже 17, срок выполнения договора приближается. Случай в «Баумаркте» показал, что мне придется действовать в одиночку. В то же время я чувствовала, что мои силы иссякают, и я все глубже проваливаюсь в параноидальный, странный мир, созданный для меня Похитителем.

Но как может отчаявшееся, запуганное «я» стать сильным «я», способным взять меня за руку и вывести из тюрьмы? Я не знала. Но я знала, что мне понадобится невероятно много сил и самодисциплины. Не важно, откуда я смогу их почерпнуть.

* * *

Что мне тогда действительно помогло, так это мои разговоры с моим вторым «я» и записи в дневнике. Я начала новую серию листочков; теперь я фиксировала не только издевательства, но и пыталась письменно внушить самой себе мужество. Лозунги выживания, которые я придумывала, находясь в подавленном состоянии, а потом читала вслух. Иногда это напоминало свист в глухом лесу, но все-таки срабатывало.

Не поддаваться, если он скажет, ты тупая во всем

Не поддаваться, когда он тебя бьет

Не обращать внимания, если он скажет, ты ничтожество

Не обращать внимания, если он скажет, ты не можешь без него жить

Не реагировать, если он выключит свет

Все ему прощать и не таить злобу

Быть сильнее Не сдаваться

Никогда, никогда не сдаваться

Не поддаваться, никогда не сдаваться. Проще сказать, чем сделать. Так долго мои мысли были сконцентрированы на том, чтобы вырваться из этого подвала, из этого дома. Теперь это свершилось. И ничего не изменилось. Снаружи я была точно такой же пленницей, как и внутри. Казалось, внешние стены стали более проницаемыми, но мои внутренние были забетонированы как никогда. К тому же наши «выходы в свет» вводили Вольфганга Приклопила в состояние крайней паники. Разрываясь между своей мечтой о нормальной жизни и страхом, что попыткой бегства или своим поведением я могу все разрушить, он становился все более беспокойным и неуправляемым. Несмотря на то, что в доме я была надежно укрыта. Взрывы бешенства учащались, естественно, вина возлагалась на меня, и он впадал в параноидальный бред. Его больше не успокаивало мое робкое, боязливое поведение в обществе. Может быть, в глубине души он считал, что эту неуверенность я только разыгрывала перед ним. Насколько я была не способна к такой инсценировке, показал следующий выезд в Вену, который по идее должен был покончить с моим пленом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное