Натренированный на победу боец

– Вообще земли нет под ногами! Глина – тока на штык. И сразу эти камни, где ни забуриваемся! Вынимаем, под ей – другая. В одном месте решили вынать, пока будут, – шесть штук вынули, и все равно еще есть. А попробуй их вручную вынуй – окапывать надо, кран. Тесно лежат. Чуть костей только между. – Прохоров указал на кучу под своим задом. – Я уж приказал сносить на всякий случай. То монета попадется, то пряжечка, кресты. Вы говорите, забуриться. Сразу, прям, бить. Разобрались бы сперва. Шестой бур выщербили.

– Что за гадство! – вздрогнул Свиридов от дождинки, угодившей в глаз. – Елена Федоровна! Что за гадство?!

– Ну откуда я могу знать? – приговаривала женщина. – Что я вам, археолог, что ли? Кости. Думайте скорей. Сюда же приедут. Надо как-то сохранить вид, чтоб раскоп…

Дождь соткал из нитей сеть и мелко зашуршал по клеенке, прикрывавшей находки, рабочие возвращались, надевая на шапки пластиковые кульки и капюшоны из плащевки, становились забором вокруг.

– Думать нечего, – выдавил Свиридов. – Нечего думать! Превозможение! Ребята, колоды зарыть на хрен обратно. Наносить глины и заровнять в гладкое место – до лучшего времени!

– А костяки?

– Кости побить в мелочь и раскидать в поле. Прохоров, приказывай! Елена Федоровна, к одиннадцати будут плясуны, певцы, подвезут местных жителей, наше дело – помост, лесенки и лампы, на случай – в городе запразднуют и к нам припозднятся. А? Чего тебе, Костромин?

Свиридова тронул за хлястик стриженый парнишка:

– Товарищ прапорщик…

– Слушаю. – Свиридов будто обрадовался и уже наступал на него. – Че такое?!

– Может, хоть для истории надписи списать, или хоть кости оставим, там – тряпки, одежа.

– Для истории? – скорчил рожу Свиридов. – Молчи. Я сам знаю, какая нужна история. Ты вон туда смотри. – Пальцем ввысь. – Там что?! Там дождь. Дождь! Смотри туда – дождь! Иди вон зарывай, ломик возьми, на руках не подымете, ну! Дождь! Дождь!

Дождь зачастил. Заблестевшие сапоги растаптывали дно в жижу. Небо холодно пасмурилось. Не верилось, что наверху сплошь лежит снег и лиственницы стоят в хвостатых шубах. Пусть дождь сильнее – побыстрее пройдет.

Дождь сверкал спицами, ветер немного добавил ему наклон, плечи темнели. Я не взялся помогать – людей набралось вдосталь, одни спины. Поддевали ломами колоды и перекатывали к ямам, ломы вязли в глине, принесли березовые чурбачки, чтоб подкладывать.

Отдельная артель собирала черепа и кости в ведра и вереницей тащила наверх, держась за протянутый канат. Рядом блестели свежеоструганные мостки с площадками и перилами, но их берегли, а то потом не отскребешь. И я поднялся выше на два яруса.

Я встал под клеенку, берегущую отрытое поселение – горшки и какие-то осколки, уже заделанные под стекло. Рядом на щите написали красиво, что где, – дождь баюкал легчайшим грохотом, травяным громом, под клеенкой затеплилась и вспыхнула на всю яркость лампочка, рядом пережидали дождь две женщины в пушистых одинаковых шубах, они держали указки, как шпаги.

Свиридов командовал слышно. Здесь – удивительно слышно. Зажмуришься: люди рядом, отчетлив каждый матерок и хрип, а по правде – вон они где.

Свиридов проломил на луже лед и ковырнул дно палкой – мягко. Воткнули в воду заостренный кол и забивали кувалдой – пошел, пошел! – нет камней? поддается!

От лужи прокопали канавки и выгоняли воду лопатами, выбрасывали синеватые ломти льда, друг друга пятная брызгами из-под ног, дождь торопил и добавлял злости.